Диссиденты 1956—1990 гг. - читать онлайн книгу. Автор: Александр Широкорад cтр.№ 53

Основателем острова богемного секса в Коктебеле справедливо считают философа, поэта, художника Максимилиана Волошина (1877–1932). Его мать Елена Оттобальдовна летом 1893 года купила в Коктебеле участок земли и построила сравнительно большой дом. Она сдавала дом и другие строения внаем, но после смерти матери Максимилиан превратил их в место отдыха своих богемных друзей. Поэт писал, что в 1911 году было «первое обормотное лето».

Многие считают Волошина основателем «русского» натуризма. Действительно, в 1910–1911 годах вышли его опусы «Блики Наготы» и «Блики. Маски. Нагота».

Конечно, русский народ еще и до Волошина повсеместно купался голышом. Представим себе Пушкина в плавках на пляже в Гурзуфе?! Вспомним, что еще Елизавета Петровна и Екатерина Великая регулярно издавали указы о запрете совместного мытья баб и мужиков в русских банях.

Естественно, что Максимилиан Волошин и его гости в подавляющем большинстве купались и ходили по пляжу нагишом. Да что Волошин, сам государь император Николай II купался в Черном море и Финском заливе в чем мать родила – сохранились даже кадры кинохроники.

Иного мнения придерживались царские сатрапы. Так, в начале XX века в Ялте свирепствовал градоначальник Думбадзе. Он начал высылать по этапу дам, которые плескались в море без купальников. Да и женщина, облаченная в купальник, который в те времена больше напоминал укороченное платье, выйдя из воды, должна была быстрым шагом направляться в купальню (переодевалку). А если она, скажем, решила съесть мороженое или загляделась на пароход на Ялтинском рейде, то и ей на следующий день светила дальняя дорога.

Вообще-то говоря, в начале века один купальник в России приходился на несколько тысяч женщин. Чтобы не прослыть женоненавистником, Думбадзе ссылал и мужчин, которые хоть и были одеты, но преступно наблюдали за обнаженными купальщицами. Нет, я вовсе не шучу, а лишь популярно пересказываю текст циркуляра «О соблюдении благочиния в купальных местах».

Пришедшие к власти в 1917 году большевики поначалу нормально относились и к сексу, и к нудизму. Так, в 1912 году, находясь в Австро-Венгрии, Ленин побывал на нудистском пляже, который произвел на него весьма благоприятное впечатление. Он высказался в пользу «здорового образа жизни», который проповедовали нудисты. Разделяла эти идеи и супруга Ленина – Надежда Константиновна Крупская. К числу сторонников нудизма принадлежали и другие видные большевики, например Анатолий Луначарский, Николай Бухарин, Александр Богданов.

В 1918 году Ленин заметил Бонч-Бруевичу: «Вот за границей это уже превзойдено. Там нигде нет такого простора и, например, в Германии, на озерах такая колоссальная потребность в купании у рабочих, у гуляющей по праздникам публики, а в жаркое лето ежедневно, что там все купаются открыто, прямо с берега, друг около друга и мужчины, и женщины. Разве нельзя раздеться аккуратно и пойти купаться без хулиганства, а уважая друг друга?… Помилуйте, за границей же купаются вместе сотни и тысячи людей, не только в костюмах, но и без костюмов, и никогда не приходилось что-то слышать о каких-либо скандалах на этой почве. С этим надо решительно бороться… Нам предстоит большая работа за новые формы жизни, упрощенные и свободные; без поповской елейности и ханжества скрытых развратников».

Так что купальщикам в Коктебеле нечего было опасаться новой власти. Зато большевики повсеместно национализировали буржуйские особняки. В связи с этим находчивый Волошин с одобрения Наркомпроса объявил свой дом в Коктебеле бесплатным домом творчества. Туда потянулись сотни поэтов, писателей, художников, а также всяческая околобогемная публика, среди которой было много дам полусвета.

После смерти Волошина в 1932 году его вдове было выделено небольшое помещение в главном доме, а остальные строения занял Дом творчества Литфонда, позже переименованный в «Дом творчества радянских писмеников». Ну а литфондовцы продолжали купаться голышом под самыми окнами волошинского дома.

Я видел целую серию фотографий богемных дам, купавшихся и загоравших обнаженными в конце 1940-х или в 1950-х годах на пляже, который в 1960-х годах отошел к новому пансионату «Голубой залив».

Первый раз я приехал в Коктебель в июле 1968 года. Дальше я стал ездить ежегодно по два раза: в конце апреля – мае (за что получал выговор в деканате), и, разумеется, в летние каникулы. Кстати, это было совсем недорого для студента. Скажем, студент и студентка, получавшие в МИФИ стипендию по 45 рублей, могли на нее съездить в Коктебель и обратно (плацкарт Москва – Симферополь – 15 руб.) и снять комнату на две койки по 15 рублей (койка – 1 руб. в день). Попробуйте объяснить нынешнему студенту, что в 1970-х годах бутылка белого крепленого вина (18°) в Крыму стоила 77 копеек, а разливного ординарного сухого вина – 90 копеек за литр. То есть студент на стипендию в 45 рублей мог купить 50 литров (!) сухого вина или 29,2 литра крепленого!

Никаких диссидентских выходок окололитературной богемы в Коктебеле я в 1968-м и последующих годах не видел. Зато их сейчас в красках описывают «очевидцы». Я же видел иные эпизоды. Вот один старец описал в стихах груди своей любовницы и громко читал в Литфонде, а другой сочинил пародию на него, где «груди» рифмовались с «муди»… Ну а мне показали опубликованные официальные стихи «любителя грудей». Там он предлагал мадонну свести с иконы под локоток и показать, как трудятся замечательные советские женщины.

К «радянским писменникам» мы, студенты, относились без всякого пиетета. Уж слишком резок был контраст между их официальным творчеством и выступлениями перед телекамерами с тем, как они пьянствовали с голыми девицами и поносили советскую власть на коктебельских пляжах. Помню, я опоздал и заставил 15 минут ждать подругу у входа в Литфонд. Подхожу, она смеется. К ней клеился важный павлин-«писменник» и предлагал сходить к нему в номер в Литфонд отведать коллекционного вина. Она отнекивалась, а он: «Вы же не девочка». «Верно, я сплю с мужиками через одного, но именно ты „через“».

В целом студенты в Коктебеле были настроены весьма оппозиционно по отношению к советской партноменклатуре. Прямо на набережной молодежь громко включала транзисторы и слушала передачи «Голос Америки» и «Би-би-си», пели недозволенные песни Окуджавы и Галича. Ах, как нам нравилось: «Мы поехали за город, а за городом дожди, а за городом заборы, за заборами вожди». Наивные, мы думали, что после исчезновения партаппаратчиков исчезнут редкие заборы в Подмосковье. Нам и в голову не приходило, что этих «заборов» при демократах станет на два порядка больше.

На мой взгляд, диссидентство коктебельского студенчества было не от плохой жизни, а именно от хорошей. Да, да! Я совсем не преувеличиваю. Цены на жилье, вино и еду были просто смешными. Каждому студенту было гарантировано, что он станет инженером, бухгалтером, конструктором и т. д. В Коктебеле мы не думали о карьере, а лишь о солнце, море и загорелых телах наших подруг. Если не ошибаюсь, тогда в Коктебеле было всего лишь два ресторана – в поселке и в Литфонде. В деньгах я не особенно нуждался: помогали обеспеченные родители и сам занимался репетиторством. Но в ресторан я ни разу не ходил. Куда приятнее было взять пару бутылок «Кокура сурожского», «Муската белого» или «Хереса крепкого» и отправиться с подругой ночевать на пляж. Естественно, купались нагишом, изредка, правда, включался мощный пограничный прожектор и раздавался хохот, поскольку рядом в таком же виде плескались отдельные парочки и даже большие компании.