Портной из Панамы - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ле Карре cтр.№ 57

– Почему нет?

– У нее есть принципы.

– Так мы их купим.

– Они не продаются. Она пошла в мать. Чем больше на нее давят, тем она сильнее сопротивляется.

– Да кто будет на нее давить? Почему не заставить ее действовать по собственной доброй воле?

– Очень смешно.

Оснард принял декламаторскую позу. Вскинул одну руку, другую прижал к груди:

– «Я герой, Луиза! И ты можешь стать героиней! Стать на мою сторону! Присоединяйся к крестовому походу! Спасем канал! Спасем Дельгадо! Положим конец коррупции и разврату!» Хочешь, чтоб я выложил ей все это вместо тебя?

– Нет. Не советую даже пытаться.

– Почему это нет?

– Если честно, то она не очень-то любит англичан. Меня еще кое-как терпит, потому что я из низших слоев. Но стоит речи зайти о высшем британском классе, тут она придерживается мнения отца. А тот всегда считал британцев бандой двуличных ублюдков без стыда и совести.

– А со мной так была очень мила.

– К тому же она ни за что не станет доносить на босса. Никогда.

– Даже за весьма внушительное вознаграждение? Но Пендель произнес все тем же механическим голосом:

– Нет, спасибо, деньги для нее мало что значат. Она считает, что у нас их вполне достаточно. Плюс к тому же вообще считает деньги злом и мечтает о том времени, когда их отменят вовсе.

– Тогда мы будем платить зарплату ее возлюбленному муженьку. Наличными. Ты будешь заниматься всеми финансовыми вопросами, она – работать из чистого альтруизма. Да ей вообще не надо знать о деньгах.

Но Пендель никак не отреагировал на сей привлекательный портрет шпионской семейной пары. Лицо его словно окаменело, он отвернулся и уставился на стенку.

Ковбой на экране лежал навзничь на лошадиной попоне, а две девицы, на которых остались лишь шляпы и сапожки, стояли одна в изголовье, другая в изножье и, видно, раздумывали, как же лучше с ним разделаться. Но Оснард рылся в портфеле и был целиком поглощен этим занятием, а Пендель, по-прежнему хмурясь, смотрел в стенку, а потому оба они этого не замечали.

– Черт… чуть не забыл, – проворчал Оснард.

И извлек пачку долларов, затем другую, пока не выложил на покрывало между баллончиком, пачкой копирки и позолоченной зажигалкой все семь тысяч.

– Вот. Премиальные. Извини за задержку. Всему виной эти клоуны из банковского отдела.

Пендель с трудом оторвал взгляд от стены и перевел его на кровать.

– Я премиальных пока что не заработал. Во всяком случае, таких.

– Нет, заработал. Сабина активно готовит студентов.

Альфа выяснил о частных делишках Дельгадо с японцами. Марко побывал на поздних ночных встречах у президента. Так что прошу!

Пендель растерянно помотал головой.

– Три звездочки Сабине, три для Альфы, одна Марко, итого получается семь, – подытожил Оснард. – Пересчитай.

– Необязательно.

Оснард достал бланк и шариковую ручку. «Вот, распишись. За десять тысяч. Семь тебе, а три, как обычно, в твой фонд вдов и сирот».

Движимый неким невнятным внутренним побуждением, Пендель расписался. Но денег не взял, так и оставил на покрывале, не прикоснулся, только смотрел. Оснард, ослепленный алчностью, возобновил попытки завербовать Луизу. Пендель был целиком погружен в собственные мысли.

– Вроде бы дары моря ей нравятся, верно?

– Ну а это здесь при чем?

– Есть какой-то особенный ресторан, куда ты ее часто водишь?

– «Ла Каса дель Мариско». Коктейль из креветок и жареный палтус. Она всегда заказывает одно и то же.

– А столики стоят далеко друг от друга? Достаточно интимная обстановка?

– Да мы ходим туда только справлять годовщину свадьбы и дни рождения.

– Есть любимый столик?

– В углу, у окна.

Оснард принялся изображать любящего мужа. Брови приподняты, голова слегка склонена набок.

– «Должен что-то сказать тебе, дорогая. Настало время знать и тебе. Долг перед обществом. Докладывать всю правду людям, которые могут изменить положение дел». Ну как, сойдет?

– Возможно. Для Брайтон Пир сгодится.

– «Чтобы твой дражайший отец мог спокойно спать в своей могиле. И твоя мамочка – тоже. Ради воплощения твоих идеалов в жизнь. Идеалов Мики. Ну и моих, разумеется. Пусть даже пока я вынужден умалчивать о них из соображений безопасности».

– Ну а о детях надо что-то говорить?

– Конечно! Ради их счастливого будущего.

– Счастливое ждет их будущее, если мы оба окажемся за решеткой. Увидят лишь наши руки, торчащие из окон. Знаешь, я как-то раз пересчитал эти окна. От нечего делать. И ты бы так сделал, если б был на моем месте. Ровно двадцать четыре окна, не считая еще одного, в умывалке.

Оснард вздохнул, точно был удручен всем этим не меньше, чем Пендель.

– Знаешь, Гарри, ты вынуждаешь меня прибегнуть к более жесткой линии.

– Не вынуждаю. Никто тебя не вынуждает.

– А мне не хочется поступать так с тобой, Гарри.

– Так не поступай.

– Я стараюсь донести это до тебя как можно мягче, Гарри. Но поскольку не срабатывает, придется, видимо, показать, что ждет тебя в случае падения на самое дно.

– Этого не будет. Во всяком случае, при тебе.

– Оба ваших имени уже в списке. Твое и Луизы. Оба вы уже увязли по самое горло. Хотите пересмотреть условия сделки, снова заняться исключительно ателье и фермерством, что ж, пожалуйста, но Лондон ждет от вас весомого вклада. И ежели его не получит, то прощай любовь. Они тут же перекроют источник поступления денег, а потом просто раздавят вас. И тогда прости-прощай все – и ателье, и ферма, и гольф-клубы, и внедорожник, и ребятишки. Полная катастрофа!

Пендель немного приподнял голову, словно для того, чтоб лучше расслышать приговор.

– Это ведь шантаж. Да, Энди?

– Всего лишь правила игры на нашем рынке, старина.

Пендель медленно поднялся с кровати и какое-то время стоял совершенно неподвижно, сдвинув ноги вместе и опустив голову. И разглядывал банкноты на одеяле. Затем сложил их в конверт и убрал в сумку вместе со спреем и копировальной бумагой.

– Мне нужно несколько дней, – проговорил он в пол. – Ведь я должен с ней потолковать или нет?

– Все в твоих руках, Гарри.

Пендель поплелся к двери, по-прежнему не поднимая глаз.

– Пока, Гарри. Только в следующий раз назначай другое место, о'кей? Все будет хорошо. Желаю удачи.

Тут Пендель вдруг остановился и обернулся, на лице отражалось лишь покорство судьбе.