– Но ведь Владимир же был старик, Джордж! – настаивал Тоби, возражая, по крайней мере для слуха Смайли, немного уж слишком. – Послушайте, таких, как он, уйма. Солидное прошлое, слишком долго находились на содержании, состарились, голова стала плохо работать, начали писать идиотские мемуары, и померещились всюду международные заговоры – вы понимаете, о чем я?
А Смайли, подперев круглую голову кулаками, все смотрел и смотрел на каталоги.
– Почему, собственно, вы все это объясняете мне, Тоби? – с порицанием спросил он. – Я что-то не пойму, куда вы гнете.
– Что значит – почему я это говорю? Старые перебежчики, старые шпионы – все они становятся немного чокнутыми. Они слышат голоса, разговаривают с птахами. Это нормально.
– А Владимир слышал голоса?
– Откуда мне знать?
– Об этом-то я вас и спрашивал, Тоби, – рассудительно обронил Смайли, обращаясь к каталогам. – Я сказал вам, что Владимир заявил, будто у него есть для нас информация, а вы мне говорите, что он чокнутый. Интересно, откуда вы это знаете. Насчет того, что Владимир стал чокнутым. Интересно, как давно вы получили информацию о состоянии его ума. И почему вы с таким презрением отметаете то, что он собирался нам сказать. Вот и все.
– Джордж, вы играете в очень старые игры. Не переиначивайте моих слов. О'кей? Хотите меня о чем-то спросить – спрашивайте. Пожалуйста. Но не переиначивайте моих слов.
– Это не было самоубийством, Тоби, – произнес Смайли, по-прежнему не глядя на него. – Безусловно, не было. Я видел труп, так что поверьте мне. И это отнюдь не ревнивый муж – если только он не вооружился орудием убийства, каким пользуется Московский Центр. Как мы их называли, эти пистолеты? «Бесчеловечные убийцы», верно? Ведь именно этим оружием пользовалась Москва. «Бесчеловечными убийцами».
Смайли снова погрузился в раздумье, но на сей раз – хоть и слишком поздно – у Тоби хватило ума молча выждать.
– Видите ли, Тоби, когда Владимир позвонил по телефону в Цирк, он спросил Макса. Иными словами, меня. Не своего почтальона, каковым были бы вы. Не Гектора. Он попросил своего викария, каковым – к добру или к худу – считался я. Вопреки всем правилам протокола, вопреки всему, чему его учили, вопреки всем прецедентам. Никогда прежде он этого не делал. Меня, конечно, там не оказалось, поэтому ему предложили замену – глупенького мальчика по имени Мостин. Но это не имело значения, потому что они в конечном счете так и не встретились. Но можете вы сказать мне, почему он не попросил о встрече с Гектором?
– Джордж, право же! Вы гоняетесь за призраками! Откуда мне знать, почему он не попросил о встрече со мной? Мы вдруг должны отвечать за неточности, допущенные другими? Что это еще за штуки?
– Вы с ним не ссорились? Может быть, в этом причина?
– С какой стати я стал бы ссориться с Владимиром? Он все драматизировал, Джордж. Все они становятся такими, эти старики, когда выходят на пенсию. – Тоби помолчал, словно давая понять, что и сам Смайли не чужд таких слабостей. – Им становится скучно, недостает активности, они хотят, чтобы их погладили – вот и выдумывают всякие небылицы.
– Но не всех их убивают насмерть, верно, Тоби? Это-то и не дает мне покоя, понимаете: причина и следствие Тоби ссорится с Владимиром сегодня. А назавтра Владимира застреливают из русского пистолета. В полиции это называется смущающей цепью событий.
– Джордж, вы что, с ума сошли! Что это еще за разговоры о ссоре! Я же сказал вам, что в жизни не ссорился со стариком!
– А Михель сказал, что ссорились.
– Михель? Вы разговаривали с Михелем?
– По словам Михеля, старик очень негодовал. «Гектор – человек никудышный», – твердил ему Владимир. Он в точности процитировал мне слова Владимира: «Гектор – человек никудышный». Михель, кстати, очень этому удивился. Владимир ведь всегда был высокого мнения о вас. Михель не мог понять, что между вами произошло, чтобы Владимир так к вам переменился. «Гектор – человек никудышный». Почему вы оказались никудышным, Тоби? Что произошло, отчего Владимир так настроился против вас? Понимаете, я хотел бы по возможности не вмешивать в это дело полицию. Ради всех нас.
Но оперативный работник в Тоби Эстерхейзи к этому времени окончательно проснулся, и он знал, что допросы, как и битвы, никогда не выигрывают, только проигрывают.
– Джордж, – произнес он скорее с состраданием, чем с обидой. – Я хочу сказать, ведь это же так очевидно, что вы меня на пушку берете. Знаете что? Какой-то старик понастроил воздушных замков, а вы уже собрались идти в полицию? Для этого Лейкон вас нанял? Эти кусочки вы собираете в кучу? Джордж?
На сей раз долгое молчание, казалось, привело к некому решению со стороны Смайли, и, когда он снова заговорил, казалось, будто времени у него в обрез. Голос зазвучал отрывисто, нетерпеливо.
– Владимир приходил к вам. Не знаю когда, но в последние несколько недель. Вы встречались с ним и говорили по телефону – из одного автомата в другой, или какая там у вас разработана техника. Он просил вас кое-что для него сделать. Вы отказали. Потому-то он и попросил о встрече с Максом, когда в пятницу звонил в Цирк. Он уже получил в ответ от Гектора «нет». И потому Гектор стал «никудышным».
На этот раз Тоби не пытался его прервать.
– И позвольте вам сказать: вы напуганы, – подытожил Смайли, намеренно не глядя на припухлость в кармане пиджака Тоби. – Вы знаете, кто убил Владимира, и подозреваете, что они могут убрать и вас. Вы даже думали, что это, возможно, и не я, не настоящий Ангел к вам пришел. – Он подождал, но Тоби не реагировал. И продолжил уже чуть мягче: – Помните, как говаривали в Саррате, Тоби, что страх выдает информацию без всяких препаратов? Сколько раз мы это повторяли! Что ж, я уважаю ваш страх, Тоби. И хочу побольше о нем узнать. Откуда он. Следует ли мне разделять его. Вот и все.
По-прежнему стоя у двери, прижав маленькие ладони к панелям, Тоби Эстерхейзи внимательно смотрел на Смайли, и в облике его ничто не менялось. Он даже умудрился дать понять своим глубоким, вопрошающим взглядом, что теперь его больше заботит Смайли, чем он сам. Затем, в соответствии с этой озабоченностью, он сделал шаг, потом другой, но как-то неуверенно, словно пришел к больному другу в больницу. Только тогда тоном, каким говорят у постели больного, он ответил на предъявленные ему обвинения вопросом, который сам Смайли тщательно прокручивал в мозгу на протяжении последних двух дней.
– Джордж! Будьте любезны, ответьте мне на один вопрос. Кто здесь, собственно, вопрошает? Джордж Смайли? Или Оливер Лейкон? Или Михель? Скажите, пожалуйста, кто вопрошает? – Не получив тотчас ответа, он продолжил продвижение по комнате, пока не дошел до обитого замызганным атласом табурета, на который и уселся с аккуратностью кота, положив каждую руку на колено. – Дело в том, что для человека официального, Джордж, вы задаете чертовски неофициальные вопросы, что меня и поражает. Я считаю, вы ведете себя весьма неофициально.
– Вы видели Владимира и говорили с ним. Что произошло? – Смайли ничуть не сбил с толку брошенный ему вызов. – Ответьте, и я скажу вам, кто тут ведет разговор.