Команда Смайли - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ле Карре cтр.№ 3

– У него был рак, – пояснила она. – Если бы я не подала прошения о паспорте, я бы считала себя плохой женой.

Официант принес омлет и жареный картофель, а также два эльзасских пива, и Остракова заказала чай с лимоном: ей хотелось пить, а пиво она не любила. Обращаясь к молодому официанту, она тщетно пыталась перекинуть к нему мостик улыбкой и взглядом. Он оттолкнул ее своей холодностью: тут только до нее дошло, что, кроме нее и трех проституток, других женщин здесь нет. Держа записную книжку сбоку, точно сборник псалмов, незнакомец подцепил вилкой кусок омлета, потом другой, Остракова же лишь крепче защемила себе руку – имя Александры, словно открытая рана, пульсировало в ее мозгу, и она мысленно перебирала тысячи «серьезных трудностей», для разрешения которых требуется «немедленная помощь матери».

Визави продолжал поглощать пищу и перечислять факты ее биографии. Интересно: вкушал он для удовольствия или чтобы снова не вызвать подозрений? Она решила, что он заставляет себя есть.

– Тем не менее, – изрек он, жуя.

– Тем не менее, – невольно шепотом повторила она.

– Тем не менее ваше деланное беспокойство о муже, предателе Остракове, не помешало вам, – продолжал он с полным ртом, – изменить ему с так называемым студентом-музыкантом Гликманом Иосифом, евреем с четырьмя судимостями за антиобщественное поведение, с которым вы познакомились в лагере. Вы жили с этим евреем у него на квартире. Так или я что-то путаю?

– Мне было одиноко.

– В результате связи с Гликманом вы родили дочь Александру в роддоме имени Октябрьской революции в Москве. Свидетельство о рождении подписано Гликманом Иосифом и Остраковой Марией. Девочка была зарегистрирована под фамилией Гликман. Так или не так?

– Так.

– И все-таки вы настойчиво добивались выдачи заграничного паспорта. Почему?

– Я уже сказала. Мой муж болел. Я руководствовалась чувством долга.

Он снова принялся за еду – чавкая так, что видны были его гнилые зубы.

– В январе пятьдесят шестого года вам из милости выдали паспорт при условии, что Александру вы оставляете в Москве. Вы превысили положенный вам срок и остались во Франции, бросив дочь. Так или не так?

Двери на улицу были стеклянные, как и стены. Снаружи остановился огромный грузовик, и в кафе сразу стало темно. Молоденький официант, не глядя на Остракову, с грохотом поставил перед ней чай.

– Так, – снова сказала она и на сей раз посмотрела на того, кто вел допрос, зная, что за этим последует, стараясь показать ему, что по крайней мере по этому поводу она не терзается сомнениями и ни о чем не жалеет. – Так, – не без вызова повторила она.

– Власти согласились пойти вам навстречу при условии, что вы подписываете обязательство выполнять некоторые поручения органов государственной безопасности во время вашего пребывания в Париже. В частности убедить вашего мужа, предателя Остракова, вернуться в Советский Союз...

– Попытаться его убедить, – уточнила она со слабой улыбкой. – Он на это предложение не поддался.

– Во-вторых, вы взялись за передачу сведений о деятельности реваншистских антисоветских эмигрантских групп и их составе. Вы представили два пустячных отчета, и все. Почему?

– Муж презирал эти круги и порвал с ними.

– Вы могли бы продолжать общение без него. Вы не выполнили своих обязательств. Да или нет?

– Да.

– Ради этого вы бросили свою дочь в России? Чтобы всю себя посвятить врагу народа, государственному изменнику? Ради этого пренебрегли своим долгом? Остались во Франции?

– Мой муж умирал. Я была нужна ему.

– А девочка Александра? Ей вы не были нужны? Умирающий муж важнее живого ребенка? Предатель? Плетущий заговор против своего народа?

Отпустив руку, Остракова не спеша взяла стакан с чаем и уставилась на него, следя за тем, как он приближается с плавающим на поверхности лимоном к ее лицу. За стаканом ей виделся грязный, мозаичный пол и дальше – любимое, волевое и доброе лицо Гликмана, который, подавшись ей навстречу, убеждал подписать, уехать, поклясться им в чем угодно.

«Свобода одного важнее рабства троих, – шептал он. – В России ребенок таких, как мы, родителей обречен, независимо от того, останешься ты или уедешь; уезжай, а мы постараемся последовать за тобой; если любишь меня – уезжай...»

– Времена были не из легких, – нарушила она наконец молчание. – Вы слишком молоды. Даже после смерти Сталина жилось тяжело – тяжело и сейчас.

– Этот преступник Гликман продолжает с вами переписываться? – спросил собеседник тоном прекрасно осведомленного человека.

– Он никогда мне не писал, – солгала она. – Ему как диссиденту многое не позволялось. Я сама решила остаться во Франции.

«Очерняй себя, – думала она, – делай все возможное, чтобы выгородить тех, кто в их власти».

– Я не имела никаких вестей от Гликмана с тех пор, как двадцать лет назад приехала во Францию, – добавила она, набравшись духу. – Я слышала, он зол на меня за мой антисоветский поступок. Он не желает больше меня знать. К тому времени, когда я уехала, он уже был настроен меняться.

– Он ничего не писал вам про вашего общего ребенка?

– Нет. Я ведь вам уже сказала.

– А где сейчас ваша дочь?

– Не знаю.

– Вы получали от нее что-нибудь?

– Конечно нет! Я только слышала, что ее взяли в государственный приют и дали ей другое имя. Полагаю, ей не известно о моем существовании.

Незнакомец по-прежнему одной рукой ел, а в другой держал записную книжку. Он набил едой рот, пожевал и запил пивом. Но улыбка превосходства так и сияла на его лице.

– Ну, а теперь преступник Гликман умер, – объявил мужчина, открывая свой маленький секрет. И снова принялся есть.

Внезапно Остракова пожалела, что с тех пор прошло двадцать, а не двести лет. Пожалела, что когда-либо видела лицо Гликмана, склоненное над ней, что любила его, что он был ей дорог, что она готовила для него и день за днем напивалась с ним в уединении однокомнатной квартирки, где они жили подаяниями друзей, без права на работу, на любое занятие, кроме музыки и любви, правда, не запрещалось напиваться, гулять по лесу и быть напрочь отрезанными от соседей.

«В следующий раз, когда я или ты сядем, они все равно заберут Александру. Участь ее в любом случае предопределена, – сказал ей тогда Гликман. – Но ты еще можешь спастись».

«Я подумаю об этом, когда буду там», – тотчас откликнулась она.

«Решай сейчас».

«Когда буду там».

Незнакомец отодвинул пустую тарелку и снова взял французскую записную книжку. Он перевернул страницу, словно переходя к новой главе.

– Теперь по поводу этой преступницы, вашей дочери Александры, – произнес он с полным ртом.