Один день без Сталина. Москва в октябре 41- го года - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 45

В зале, как свидетельствует стенограмма заседания, смеялись.

Но, вообще говоря, бомбежки — не повод для веселья. Никто не был застрахован от вражеских бомб.

28 октября бомбы попали в Кремль и в здание Центрального комитета партии на Старой площади. Взрывной волной было разрушено здание обкома и горкома партии. В кабинете Щербакова проходило совещание в узком кругу. Командующий Московской зоной обороны генерал-лейтенант Павел Артемьевич Артемьев докладывал план обороны Москвы.

Константин Телегин, член военного совета Московского военного округа и Московской зоны обороны, вспоминал:

«И надо же было случиться: в тот момент, когда Артемьев твердо и уверенно заявил, что Москва с воздуха прикрыта надежно, раздался огромной силы взрыв. Все здание задрожало, и казалось, вот-вот рухнет. Град осколков стекла и кусков штукатурки обрушился на присутствующих, погас свет, листы доклада и записей разметало. Щербакова контузило. Без посторонней помощи он не мог подняться.

С помощью прибывших пожарных была открыта дверь запасного хода, и по горевшей лестнице мы выбрались во двор. В нижнем этаже бушевал пожар. Пожарные в кислородных масках отстаивали каждую комнату, выносили во двор раненых и убитых. Как потом выяснилось, главный пост ПВО получил предупреждение о подходе на большой высоте одиночного самолета противника и принял решение тревоги не объявлять, зенитного огня не открывать, а поручить истребителям расправиться с этим наглецом. Но этот самолет был, видимо, не разведчик».

Георгий Попов тоже присутствовал на этом совещании:

«Раздался оглушительный взрыв и треск. Впечатление было такое, что все рушится. Свет погас, легкая пыль окутывала нас. Я не сделал ни одного движения, так как не знал, что делается вокруг нас. Воцарилась тишина, вдали появился, как бы в тумане, огонек от спички. Это из приемной пробрался к нам работник охраны.

Наконец, пыль несколько осела, и мы увидели, что все живы. Нас спасло то, что мы находились около мощной прямоугольной колонны. На полу валялись мелкие осколки оконных стекол и куски штукатурки с потолка, двери были выбиты. Мы попытались, как обычно, пройти через зал заседаний бюро МК и МГК ВКП(б), но там было все завалено. Тогда мы спустились через запасную лестницу и вышли в проезд между зданиями МК и ЦК партии. Здание ЦК было охвачено пламенем. Пожар продолжался трое суток, несмотря на то что были приняты все меры по его тушению… В тот день погибли десять человек, пятеро в здании ЦК партии и пятеро в МК партии…

На станции метро «Маяковская» у нас был запасной кабинет. Я позвонил на кремлевскую АТС, попросил включить мой кремлевский номер и стал обзванивать райкомы партии, так как связи со зданием МК партии не было…

МК остался без здания, чтобы его восстановить, надо было затратить не менее года. В Москве было много свободных зданий. Я выбрал здание Наркомата авиационной промышленности, однако в нем не было бомбоубежища первой категории. Пробыв в помещении наркомата два дня, мы заняли здание президиума Верховного Совета и Совета народных комиссаров РСФСР на Садово-Каретной, где МК и находился до конца 1942 года. Здание ЦК на Старой площади, 6 стали отстраивать. Ко времени его восстановления вернулся аппарат ЦК из Куйбышева…»

«Отец остался с Театром Революции в Москве, — рассказывает Ирина Млечина, — по ночам дежурил, не раз ему приходилось тушить зажигалки. Однажды он спас театр от большого пожара, который мог полностью уничтожить здание. Он обнаружил бомбу, спрятавшуюся где-то между стропилами. Как сын плотника он лучше многих разбирался в устройстве крыши, чердака, перекрытий и сообразил, как до нее добраться».

Владимир Млечин: «Ночью 21 июля 1941 года театр был буквально засыпан зажигательными бомбами (за ночь мы собрали два ящика термитных бомб). Мне удалось ликвидировать пожар в соседнем неохранявшемся помещении бывшего немецкого клуба, в прилегавших к театру деревянных сооружениях, затем погасить серьезный пожар, вспыхнувший в архитектурных башнях над крышей здания самого театра».

Газета «Советское искусство» 31 июля 1941 года в статье под названием «Мужество и хладнокровие» писала:

«В первую ночь воздушного налета фашистов на Москву отряд местной противовоздушной обороны одного театра спокойно и организованно встретил опасность. В соседнем доме, вплотную соединяющемся с театром со стороны сцены, показалось пламя. Немедленно были поданы два шланга, и начавшийся пожар, непосредственно угрожавший зданию театра, был ликвидирован в течение пятнадцати минут. Вскоре после этого были потушены зажигательные бомбы, упавшие на другой соседний дом, примыкающий к складским помещениям театра. Директор театра В. Млечин, лауреат Сталинской премии артист А. Ханов, заведующий постановочной частью П. Матвеев не растерялись и вовремя повели решительную борьбу с огнем».

Владимир Михайлович Млечин принял Театр Революции в начале сорок первого года, когда коллектив находился в очень трудном положении.

7 января 1941 года бюро горкома проводило совещание с работниками московских театров. Выступал хозяин города — Александр Щербаков:

— Мы уж не такие посторонние люди для советско7 го театра. Мы, во-первых, зрители и как зрители предъявляем претензии к театральным работникам. И кроме того, мы призваны осуществлять руководство не только хозяйством, но и искусством. Со стороны иной раз бывает виднее, чем самим театральным работникам, которые в силу своего специфического положения иногда многого не видят, а также и предрассудками некоторыми заражены. Основное и коренное требование заключается в том, что театр есть прежде всего очень острое орудие в руках государства в деле воспитания трудящихся… Театр эту свою роль выполняет неудовлетворительно. А мы обязаны поправить наши театры, и мы, конечно, поправим.

И тут Щербаков обрушился на Театр Революции:

— «Простые сердца» в Театре Революции — это пьеса была сделана, извините за грубое выражение, левой ногой… Если вам пьеса не нравится, так не берите, а если взяли — так потрудитесь поставить пьесу добросовестно.

Досталось и другим театрам:

— Надо разборчиво относиться и к выбору классических пьес. Сейчас подобрали классические пьесы — сплошь слезы и рыдания. В художественном театре идет «Анна Каренина», люди сидят, плачут. «Бесприданница» — то же самое. «Мадам Бовари» — то же самое, «Три сестры» — то же самое. Слушайте, разве мы можем согласиться с такой линией? Нытье сплошное. Какое же тут воспитание патриотизма, воли и прочего.

И Щербаков опять вернулся к Театру Революции:

— Что у вас на сорок первый год предполагается? «Мария Стюарт» уже в одном театре идет. «Весна в Москве» идет. «Пархоменко» или «Улица радости»? «Пархоменко» уже в двух театрах идет — в Малом и Красной армии. В резерве — «Дачники» Горького. Думаю, что трудно будет театру, если на этом репертуаре остановиться. Театр может зайти в тупик и творчески, и материально. Поэтому театру надо работать. В Театре Революции хорошие актеры, замечательные, он должен быть одним из ведущих театров, поэтому руководителям театра надо очень крепко подумать…