Ленин. Соблазнение России - читать онлайн книгу. Автор: Леонид Млечин cтр.№ 102

С Германией уже был у нас крупный скандал вследствие обыска, произведенного насильственным образом Новороссийским особым отделом в море на германском судне, с которого наши чекисты вопреки протесту немцев сняли некоторых пассажиров. Правительству пришлось извиняться перед Германией, к чему тамошние чекисты совершенно равнодушны…

Со стороны турок ко мне все время поступают жалобы на беспардонное хозяйничанье особых отделов и вообще чекистов в Туапсе, на обыски военных судов, стрельбу в турецкие суда и самое недопустимое отношение к турецким должностным лицам, в особенности к турецкому консулу в Туапсе…

Турецкий посол много раз указывал мне в самой настоятельной форме на то, что обобранные до нитки нашими чекистами турецкие купцы, возвращаясь в Малую Азию, распространяют там самую недобрую славу про Советскую Россию…

Черноморские чекисты ссорят нас по очереди со всеми державами, представители которых попадают в район их действий. Политически невоспитанные агенты ЧК, облеченные безграничной властью, не считаются ни с какими правилами…».

Ленин, в отличие от своих наследников, к ведомству госбезопасности относился без особого уважения и чекистов не боялся. На следующий же день Ленин ответил:

«Тов. Чичерин! Вполне с Вами согласен. Вы виноваты в слабости. Надо не “поговорить” и не только “написать”, а предложить (и надо вовремя это делать, а не опаздывать) Политбюро:

1) послать по соглашению с НКИД архитвердое лицо,

2) арестовать паршивых чекистов и привезти в Москву виновных и их расстрелять.

Ставьте это в Политбюро на четверг…

Надо уметь двигать такие дела побыстрее и поточнее. Горбунов должен вести это; он должен отвечать за это, а мы Вас всегда поддержим, если Горбунов сумеет подвести под расстрел чекистскую сволочь».

27 октября Политбюро обсудило этот вопрос. Решение сформулировал Троцкий:

«а) Затребовать от ВЧК текст тех инструкций, какие даны органами ВЧК, особенно в портовые и пограничные города, относительно иностранцев. Обязать тт. Троцкого и Сталина ознакомиться с этими инструкциями.

б) Через посредство авторитетной комиссии (или отдельного лица), которая должна выехать на место, привлечь к суровой ответственности те местные чекистские органы, которые не выполняют эти инструкции и руководствуются методами восемнадцатого года…».

Но в реальности ни вмешательство Ленина, ни решение Политбюро Чичерину нисколько не помогли. Стычки между наркоматом иностранных дел и госбезопасностью возникали на каждом шагу. Политбюро не один раз создавало комиссии для разрешения споров между НКИД и ОГПУ. Одну такую комиссию возглавлял Молотов, другую — Орджоникидзе. В результате аппарат ЦК принимал сторону чекистов.

В конце 1923 года секретная экзаменационно-проверочная комиссия ЦК провела массовую чистку наркомата иностранных дел, убирая всех «неблагонадежных». Комиссия рекомендовала ЦК ввести в штат загранучреждений сотрудников ГПУ для «внутреннего наблюдения» за дипломатами и их семьями. Такая практика существует и по сей день.

Ведомство Чичерина пыталось поладить с иностранцами и расположить их к Советской России. Чекисты же исходили из того, что все приезжающие в страну иностранцы, особенно дипломаты, — шпионы и церемониться с ними незачем. Иностранцы прекрасно понимали, что они находятся под неусыпным наблюдением политической полиции.

Американский профессор Сэмюэль Харпер, который оставил интереснейшие воспоминания о жизни в Советской России, писал, что иностранцы, разобравшиеся в местной ситуации, тщательно следили за тем, чтобы не упоминать ГПУ в общественных местах и даже в разговорах по телефону. Чекистов они именовали «тайным братством» и «теми, о ком не говорят». Зато те, кто приезжал на короткий срок, любили во всеуслышание поговорить о ГПУ, чтобы доказать, что им все известно о Советском Союзе.

Многие дипломаты утверждали, что организатор из Чичерина никудышный. Он хватался за все дела сам и наставлял других: «Чтобы удостовериться, что что-либо делается, надо лично разговаривать, проверять исполнение. Надо изредка проверять, например, функционирует ли организация на случай пожара или все ли делается для борьбы с крысами и молью, уничтожающими документы».

Он практически никому не доверял, пытался читать все бумаги, приходившие в наркомат, даже те, на которые ему никак не стоило тратить время. Такие разговоры доходили до Чичерина. Он очень обижался, считая, что эти слухи распускает Литвинов. Говорил, что во всем виноваты бесконечные чистки аппарата НКИД. «Чистка, — писал Чичерин, — означает удаление хороших работников и замену их никуда не годными».

Впрочем, его вмешательство никогда не оказывалось лишним. Однажды он обнаружил, что на конверте, адресованном иранскому послу Мошавер-оль-Мемалеку, написано: «Товарищу Мошаверолю». Чичерин был вне себя от гнева. Он понимал, что, получив такое послание, старый вельможа просто бы уехал в Тегеран.

Неутомимый и добросовестный труженик, идеалист, преданный делу, Чичерин казался товарищам странным человеком. Его аскетизм отпугивал. Убежденный холостяк, затворник, он превратил кабинет в келью и перебивался чуть ли не с хлеба на воду. Единственным развлечением Чичерина, как он сам признавался, была кошка. Он обижался, что его секретари за ней не следили: «Мою кошку я никуда не выпускаю из моих комнат и всем говорю, что если бы она выскочила, ее надо гнать обратно; а когда меня не было, она спокойно бегала по кабинетам, царапала мебель, а секретари относились к этому абсолютно пассивно; они сидели, ходили, на их глазах кошка портила мебель, но никто и не думал о том, что надо гнать ее обратно. Полная инертность!»

Нарком ненавидел мещанство и карьеризм. Впрочем, в последние годы он стал гурманом в еде и пристрастился к хорошим спиртным напиткам — коньякам и сухим винам, присылаемым ему с Кавказа. Чичерин жил рядом со своим кабинетом, считая, что нарком всегда должен оставаться на боевом посту, требовал, чтобы его будили, если надо прочитать поступившую ночью телеграмму или отправить шифровку полпреду. Дежурные секретари и шифровальная часть наркомата работали круглосуточно. Поздно ночью он диктовал записки в ЦК и Совнарком, указания членам коллегии наркомата и полпредам, писал проекты дипломатических нот и статьи. К утру все это перепечатывалось и раскладывалось на столе наркома, чтобы он мог подписать их и отправить. Он мало спал, ложился под утро. Иностранных послов мог пригласить к себе поздно ночью, а то и под утро.

Все важные шифровки послов нарком держал у себя, больше никому не доверял. Чичерин считал, что только в кабинете наркома, охраняемом особой караульной ротой московского гарнизона, можно хранить секретные приложения к договорам.

В кабинете у него стоял рояль. Чичерин подсаживался к нему, когда уставал. Играл на дипломатических приемах. Любил играть Моцарта, иногда импровизировал.

Чичерин с ранних лет участвовал в социал-демократическом движении, но членство в партии ему оформили только с 1918 года, когда он вернулся в Москву. Это определяло его положение внутри партийной элиты, гордившейся большим дореволюционным стажем подпольной партийной работы. Год вступления в партию был куда важнее стажа работы, образования и профессиональной пригодности. Только в 1925 году Чичерина избрали членом ЦК. «Сам я был политически настолько бессилен, — писал Чичерин, — что мое выступление в политбюро в пользу какого-нибудь мнения бывало скорее основанием для обратного решения (“нереволюционно”). Не понимаю: если мне не доверяли, почему не хотели меня использовать на другой работе? Теперь уже поздно, я точно игрушка, сломанная неосторожным ребенком».