Во имя Ишмаэля - читать онлайн книгу. Автор: Джузеппе Дженна cтр.№ 20

— Да, ты права. Какое нам дело до Давида?

Обе засмеялись и тут же договорились.

Звонок. Она должна вернуться в класс.

С Давидом она увидится за обедом. Она ничего не скажет ему о вечеринке у Комолли. Она позвонит ему днем, под самый конец. Чтобы исключить возможность его согласия. Переговорит с Лукой. Скажет ему, чтобы он связался с Комолли. Итак, без Давида и с Лукой, вместе с другими.

Глоток кислорода. Эта идея придала ей энергии. Она снова могла думать, голова стала ясной. На следующей неделе она поговорит с гинекологом. Будут проблемы. Придется обратиться к подпольным врачам. Она не оставит этого ребенка.

Вся тяжесть вдруг улетучилась. Она почувствовала, как тревога растаяла где-то в глубине живота.

Она вошла в класс.

Вспомним, что фотография испанского ополченца из Капы — подделка.

Умберто Эко.

«Издательское дело и нововведения»

Ничего не ясно. Никто не в безопасности. Арле у Болдрини, в полиции нравов… И кто-то входил к нему в кабинет… Монторси выглянул из бара на залитую светом улицу. С деревьев капала, ослепляя, скопившаяся на них вода. Он вышел из бара и вступил в полосу света.

На площади Реале, рядом с собором, Ассоциация партизан держала свой архив, где, возможно, он найдет какие-нибудь сведения о памятнике на Джуриати.

Туристы снова показывались в центре Милана. Сквозь просветы в облаках солнце разбрасывало свои лучи, разгоняя холод.

Почему Арле и два «гробовщика» из отдела судебной медицины сидят в кабинете Болдрини — там, где занимаются преступлениями на сексуальной почве?

Почему Арле не явился на Джуриати в то утро?

Почему один из двух «гробовщиков» из отдела судебной медицины представился как «заместитель доктора Арле»?

Почему, в конце концов, Болдрини настаивал на том, чтобы расследование по делу ребенка, найденного на Джуриати, передали ему, в полицию нравов?

Почему Болдрини поделился с ним предположением о существовании педофильских кругов и политических связях тех, кто в них состоит, если в конечном итоге старался забрать дело ребенка в полицию нравов и если знал, что при одной лишь тени подозрения политического свойства дело останется в отделе расследований?

Что делали в управлении все эти люди, которых никогда там раньше не было видно, утомленные, мрачные, как «гробовщики» из отдела судебной медицины?

Почему ему не дали помощника — ни единого помощника — для работы по делу ребенка с Джуриати?

Почему в его отсутствие зажигался неоновый свет у него в кабинете?

Почему он зажегся именно в тот момент, когда он шел через двор?

Мысли — пережеванные, клокочущие, снова пережевываемые.

Возле собора, на солнце, он начал потеть.

На площади Ла Скала — группы туристов. Закрытые зонтики. Одежда, лица, киоск с журналами, развешенными на стендах, сверкающими при солнечном свете. Сероватый рифленый фасад палаццо Марино, залитый ослепительным солнцем.

Давид Монторси быстро двинулся к палаццо Реале, сбоку от собора. Там покрывались плесенью папки и документы Исторического архива движения Сопротивления.

Идея? Никаких идей. Просто проверить имена и биографии партизан, истребленных на Джуриати. Попытаться на ощупь определить, не вылезет ли что-нибудь наружу касательно этой мемориальной доски: тень подозрения, проблеск логики, пусть больной, пусть косвенной, может быть, и вовсе воздушной. Глухая, острая боль — начало каждой тайны, когда не получается угадать ни одной сюжетной детали…

И снова — мысль о ребенке. Зачем отодвигать плиту? Зачем упаковывать ребенка в пакет и засовывать ее вниз, под плиту, предварительно перебравшись через ограду поля для игры в регби, на окраине города?

Разноцветные мраморные плиты Галереи, еще мокрые от дождя. Он чуть не поскользнулся.

За Галереей — залитый светом портал собора. В груди у него стало горячо, он словно бы увидел на фоне белого фасада очень белое лицо и светлые волосы Мауры. Подумал о ребенке, который у них будет.

На паперти собора — впечатляющая толпа народу. Сумасшедшие краски. Передвигающиеся тела. Голуби стаями взмывают в пронизанный светом воздух. Напротив собора — неоновые рекламные вывески, побледневшие от солнца.

Палаццо Реале. Давид Монторси прошел через входную аркаду. В воротах — тень. Снова свет: первый дворик. Королевский дворец постепенно разрушается. Вторые ворота. Прислонившись спиной к колонне, стоял худощавый охранник, утопающий в своей серой униформе, отделанной желтыми полосками, в фуражке с козырьком, косо сидевшей на затылке.

— Куда вы идете?

— В Исторический архив движения Сопротивления.

— Третий этаж. По главной лестнице. — И, пока Монторси поднимался по двум большим ступеням, отыскивая взглядом вход на лестницу, добавил: — Однако он закрыт.

Монторси обернулся, подошел к нему, предъявил полицейское удостоверение и, укладывая его обратно в карман пиджака, ответил на придурковатый, беззаботный взгляд охранника:

— Проводите меня. У вас ведь есть ключи?

Охранник с трудом поднимался по каменным ступеням: проклятая министерская беспечность. Они добрались до массивной закрытой двери. Охранник, повозившись с ключами, отпер дверь.

— До скольких вы работаете? — спросил Монторси.

— До шести. А вы так войдете, без ордера? Без разрешения?

— Позвоните в управление, если хотите. — И Монторси закрыл дверь у него перед носом.

Темнота, запах плесени — удушливый запах, исходящий от бумаг и мебели. Жалюзи опущены, снаружи проникает скудный свет, проходя сквозь пыль этой огромной комнаты. Ощупью Монторси пробрался к окну, нашел ремень, поднял с деревянным грохотом широченную панель жалюзи величиной почти с целую стену. Повсюду разлилось молочное свечение, от которого стены стали матовыми, столы и листы бумаги заблестели. Повсюду были бумаги. В стене, рядом с входной дверью, находилась еще одна. Она была закрыта. Два письменных стола, один перпендикулярно другому. Монторси попытался открыть ящики того, что стоял напротив окна. Заперты. Попробовал подергать ящики второго. Заперты. Шкаф из легкого дерева — заперт. Огляделся: бумаги, календарь на стене, открыта страница с февралем 1961 года, фотография испанского ополченца работы Капы, какая-то темная картинка на пустой стене у окна. Он подошел поближе. Это был выцветший портрет Грамши под пыльным стеклом. Поискал на столе пресс-папье или бумагорезательные машины. Ничего. Только бумаги. И шариковые ручки.

Он вернулся к двери. Возможно, за ней — туалет. Он попробовал заглянуть в замочную скважину, но внутри, должно быть, была комната без окон: ничего не видно. Монторси раздумывал, а не потеребить ли снова охранника. Потом сделал шаг назад, резко развернулся, ударил ногой. И замок слетел.