Третья пуля - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Хантер cтр.№ 71

Вечером он сошёл с автобуса и снова пошёл вниз по Северной Бекли, но тут я догнал его.

— Добрый вечер, Алек. Может, водки сегодня? У сына агента Хотси снова игра.

Он, осмотревшись, сел ко мне и я тронулся. Ждать меня он не стал:

— Я готов. Помогу всем, чем смогу. Я выполню свой долг.

— Поздравляю, Алек: три предложения подряд без грамматических ошибок! Ты быстро учишься.

— На этот раз, — продолжал он, — ошибок не будет.

— Идёшь на рекорд! Но всё же давай отложим грамматику. Нужно убедиться, что ты понял всё, о чём я не сказал, а лишь намекнул и что именно мне от тебя нужно. Я имею в виду не только разум и тело, веру в революцию и верность нашего пути, а скорее то, что потребуется сделать в практическом смысле.

— Я всё сделаю.

— Мне следует услышать, что ты сам сказал, товарищ.

Он набрал воздуха и перестал смотреть мне в глаза, покинув берег и направившись в неразведанные воды, в которых намеревался поискать свою судьбу.

— На этот раз у меня получится. Я выстрелю в генерала Эдвина Уокера и убью его за преступления против мира и революции. У меня получится, я смогу быть убийцей. Ошибок не будет.

— Да, ошибок не будет. В этот раз у нас есть план: подход, отход, время рассчитаем до секунд, расстояние измерим, узнаем, не будет ли препятствий для стрельбы. Разведка будет чёткой, а приготовления — тщательными. Сделаем всё профессионально.

— Да, сэр.

— Скажи мне, Алек, почему мы так поступаем?

— Что? Почему? Потому что вы меня попросили.

— Об этом забудь. Я имею в виду политический смысл, стратегический, духовный. В чём смысл, какова цель? Мы об убийстве говорим. Такие вещи легко не решаются — уж никак не по прихоти или расплывчатой «психологической потребности».

— Он плохой человек и должен умереть, вот и всё.

— Тебе этого достаточно?

— Да. А для вас — нет?

— Не для руководства. В своём докладе руководству я доказывал, что генерал Уокер оказывает правое давление на президента Кеннеди, а тот не имеет политического веса, достаточного для того чтобы устоять после неудач в заливе Свиней, Вены [195] и кубинского ракетного кризиса.

— Я думал — в кубинском кризисе Америка победила. Я очень злился.

— Пропаганда. Хрущёв сдал ему русские ракеты на Кубе в обмен на американские ракеты в Турции. Мы победили, поскольку наши ракеты куда как менее ценны, нежели ваши. Кеннеди понимает это и пытается избежать войны, в которую его упорно толкает генерал Уокер. Где бы она не произошла — это будет ошибкой. Может, Республика Южный Вьетнам, Куба, Южная Америка, а может, даже и Европа. Популярность Уокера принуждает Кеннеди к силовым действиям, которые будут трагичны для обоих наших народов вследствие безумия Уокера и слабости Кеннеди, так что мы убираем Уокера из уравнения. Убив одного, спасём многих.

— Я согласен, согласен! — сказал Алек, и лицо его озарилось рвением. Мне снова показалось, что я увидел слёзы.

Почему я так поступал? Странно. Наверное, я и сам не знал. Алек был нехитрым: я бы мог выгнать его на Таймс-сквер в женской одежде, выкрикивающим «Да здравствует Россия», если понадобится. Думаю, что я спорил с самим собой и в этом споре мне нужен был собеседник, озвучивающий аргументы. В каком-то смысле я говорил со своим подсознанием, выражаясь в этом разговоре гораздо более откровенно нежели намеревался и узнавая нечто новое о своих собственных, подлинных мотивах в противоположность оправданию убийства политическим бубнежом, который оправдывал всё, что угодно вследствие гибкости самой политики, а также подготавливал почву для грядущего соблазнения второго стрелка, которого ещё только предстояло убедить. А он, будучи куда более умным человеком, нежели Алек, мог выдвинуть неожиданные контраргументы.

С другой стороны, я чувствовал себя обязанным ему. Он был расходным материалом, жертвой. Могло случиться так, что его, орущего о красных агентах, отдававших ему приказы напрямую от СМЕРША, зажарят на техасском электрическом стуле. Сомнительно, что техасские власти при этом сохранили бы невозмутимость на лицах. Так что я хотел дать ему хотя бы понимание своего места в громадной общей схеме вещей и веру в то, что он сделал свой взнос, что помогло бы ему скоротать долгую ночь перед тем, как придёт пора включить рубильник.

— Через несколько дней я снова свяжусь с тобой и покажу тебе план и карту. Я хочу, чтобы ты был готов: не вступай ни в какие споры, не читай газет и не забивай голову новыми сведениями. Нужно, чтобы твоя голова не была замусорена. Я знаю, это будет нелегко, поскольку ты боец и спорщик — но постарайся. Нужно, чтобы ты был готов читать и воспринимать, понимаешь? Сконцентрируйся для меня, потому что доверить план бумаге нельзя. Если что-то пойдёт не так, нельзя допустить, чтобы у тебя нашли план, написанный по-русски — это вызовет осложнения. Предосторожность, понимаешь?

— Да. Но что мне делать, если меня схватят?

— Не схватят.

— Я знаю, но планы могут пойти не так. Что угодно может случиться.

— Будь спокоен. Ничего не говори. Мы тебя не бросим. Может быть, поменяем на кого-то, может, побег устроим — не знаю. Но мы всегда достаём своих людей, это наша репутация. Если сохранишь веру, мы тебя вытащим и остаток жизни ты проведёшь в Гаване как важный гражданин, пожертвовавший собою ради Революции, а мы найдём способ вывезти к тебе Марину, Джун и второго ребёнка.

— Я знал, что могу надеяться на вас, товарищ, — сказал он.

— Отлично. Теперь иди. Я дам тебе план, а ты его запомнишь. Патроны у тебя есть, а винтовка?

— Она у Марины в Форт-Уорте. Марина не знает, что я всё ещё храню её, но я могу забрать её в любое время.

— Отлично. Пока оставь её там, где она лежит и сконцентрируйся на концентрации. По всей видимости, ты сделаешь то, о чём мы сговорились, скроешься и, возможно, через несколько месяцев мы найдём тебе другие мокрые задачи. Ты поможешь Революции. Ведь ты хочешь помочь, так?

— Я докажу вам.

Тут он полез под рубашку и добыл конверт, стараясь не сгибать его. Оттуда он извлёк фотографию.

— Смотрите, — сказал он, — вот кто я есть на самом деле.

Я принял к обочине и зажёг свет в салоне. Фотография эта позже стала знаменитой на весь мир, появившись на обложке журнала «Лайф» и тысяче обложек дурацких книг о заговоре. Вы все его видели. Алек, одетый в чёрное, держит винтовку поперёк груди, а за пояс заткнут револьвер. В другой его руке номера «Ежедневного рабочего» и «Международного троцкиста»— он и не представлял, что оба этих издания, как и стоявшие за ними партии, были в кровавой оппозиции друг другу. Алек смотрел прямо в объектив камеры, которую держала рука бедной Марины, с извечным выражением лица неудачника, мнящего себя кукловодом, в то же время являющегося куклой. Было заметно, что романтика красного ополченца на этом фото отражала его глубочайшие фантазии — он видел себя Гаврилой Принципом [196] из 1910 года, убийцей-подрывником с бомбой в виде чёрного шара для боулинга с длинным, искрящимся фитилём как на иллюстрации Конрада. Хоть я и ощущал жалость к человеку, которого так беспардонно обманывал, но всё же сказал: