Допустим, справедливость действительно существует. Для всех и каждого. Для самого презренного нищего. За каждое грубое слово, за каждую невыполненную обязанность… за каждое принятое решение. Да, за каждое решение, в этом-то все и дело. Ведь выбирать приходится. Ты можешь ошибиться, можешь поступить правильно, но ты обязана выбирать, хотя сама понимаешь: правильность или неправильность принятого решения не всегда очевидны, порой приходится выбирать между неправильным и неправильным, потому что правильного решения не существует. Но всегда, всегда выбор зависит только от тебя. Именно ты стоишь на краю, все видишь, все слышишь. И никаких тебе слез, никаких извинений, никаких сожалений… Ты оставляешь их на случай, когда они действительно потребуются.
Она никогда не обсуждала эти мысли ни с нянюшкой Ягг, ни с другими ведьмами. Ведь это значило раскрыть свой секрет. Но порой вечерами, когда разговор подкрадывался к данной теме ближе некуда, нянюшка могла обронить нечто вроде: «Что ж, в конце концов старый Скривенс ушел с миром», – и непонятно было, что именно она имела в виду. Вот нянюшка, судя по всему, никогда не переживала о подобных мелочах. Она считала, что некоторые вещи нужно делать, и точка. А всякие назойливые мыслишки она предпочитала прятать подальше – даже от себя самой. Матушка ей завидовала.
А вот кто придет на твои похороны, когда ты умрешь?
Ее даже не пригласили!
Воспоминаниям было тесно в голове. Какие-то фигуры шествовали во тьму мимо горящей свечи.
Она много всякого переделала, много где побывала и настолько хорошо научилась управлять своим гневом, что сама себе дивилась. Она противостояла людям, которые были гораздо могущественнее ее, – просто не позволяла им заподозрить обратное. Она стольким пожертвовала, но и многим овладела…
Это был знак. Она знала, рано или поздно будет знак… Они поняли это, и в ней теперь нет больше нужды…
И чего она добилась? Наградой за тяжкий труд стал труд куда более тяжкий. Если ты копаешь самые глубокие канавы, тебе дают самую большую лопату.
А в награду ты получаешь лишь голые стены, да голый пол, да холодную хижину.
Темнота лезла из углов, струилась по комнате, путалась в волосах.
Ее даже не пригласили!
Она никогда ничего не требовала. Но когда ты ничего не требуешь, ты, как правило, ничего и не получаешь.
Она всегда старалась стоять лицом к свету. Всегда. Всегда. Но чем пристальнее ты смотришь на свет, тем сильнее он палит и тем сильнее искушение оглянуться назад, посмотреть, насколько длинную, густую, сильную и темную тень ты оставила за собой…
Кто-то упомянул ее имя.
Свет, шум, ошеломление.
А потом она очнулась, и вгляделась в надвигающуюся тьму, и увидела все в черно-белом цвете.
– Прошу прощения… Задержался в пути, сами знаете, как бывает…
Вновь прибывшие присоединялись к толпе, которая не обращала на них ни малейшего внимания, так как была слишком поглощена представлением, что разворачивалось вокруг тронов.
– Внимание Орфография?!
– Немножко мудрено, – согласилась нянюшка. – Зато Эсмеральда – абсолютно правильный выбор. Можно было бы назвать ее Гитой, но с Эсмеральдой не поспоришь. Однако дети есть дети. Орфочка, Графинка – ее как-нибудь так будут звать.
– Это еще если повезет, – мрачно заметила Агнесса.
– Он не должен был это произносить! – прошипела Маграт. – Я лишь беспокоилась, чтобы ее случайно не назвали Маграт!
Всемогучий Овес стоял, подняв глаза к небу и сложив руки. Периодически он тихонько постанывал.
– А мы не можем поменять имя? – спросил король Веренс. – Где королевский историк?
Шон вежливо откашлялся.
– Ваше величество, но сегодня не вечер среды. Или мне придется сбегать за нужной шляпой и…
– Мы можем изменить имя или нет?
– Э-э… оно было произнесено, ваше величество. В предусмотренное ритуалом время. Думаю, это имя теперь принадлежит ей. Впрочем, я должен все проверить. Хотя оно было объявлено во всеуслышание.
– Имя менять нельзя, – твердо заявила нянюшка, которая, будучи матерью королевского историка, нисколечко не сомневалась в том, что знает куда больше этого самого королевского историка. – Взять, к примеру, старого Муму Голокура из Ломтя…
– А с ним что стряслось? – резко спросил король.
– Его полное имя – Джеймс Какого-Дьявола-Здесь-Делает-Эта-Корова Голокур, – пояснила Маграт.
– Ага, помню, помню, – закивала нянюшка. – Денек был весьма странным.
– А вот если бы моя мать проявила толику разумности и просто назвала мое имя брату Пердоре, вместо того чтобы стыдливо карябать его на бумажке, быть может, моя жизнь сложилась бы совсем по-другому. – Маграт встревоженно бросила взгляд на Веренса. – Ну, в смысле не так замечательно.
– Значит, я теперь должен вынести Эсмеральду к ее подданным и объявить, что одно из ее имен – Внимание Орфография? – уточнил Веренс.
– Ну, когда-то у нас был король, которого звали О-Боги-Ну-И-Жирдяй Первый, – заметила нянюшка. – Кроме того, подданные уже пару часов как пьют пиво, поэтому они обрадуются любому имени.
«Кроме того, – подумала Агнесса, – я точно знаю, что среди них есть люди, которых зовут Сифилида Уилсон, Аналом Легче и Полный Бисквит»
[10]
.
Веренс улыбнулся.
– Ну… хорошо, тогда давай ее сюда…
– У-у-у, – простонал всемогучий Овес.
– …Кстати, налейте парню что-нибудь выпить.
– Я очень, очень виноват, – прошептал священнослужитель вслед уходящему к гостям королю.
– А по-моему, он уже достаточно выпил, – сказала нянюшка.
– Да я вообще не притрагиваюсь к спиртному! – простонал священнослужитель, вытирая слезящиеся глаза носовым платком.
– Я вот с первого взгляда поняла: от тебя жди одних неприятностей, – буркнула нянюшка. – Но где же Эсме?
– Лично я понятия не имею! – огрызнулась Агнесса.
– Она-то наверняка знала, чтоб мне сквозь землю провалиться! Принцессу ведь в ее честь назвали, экое перо в ее шляпу. Разговоров будет на годы. Нет, нужно разобраться, что происходит…
Нянюшка решительно зашагала прочь. Агнесса схватила священнослужителя за руку.