Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного. 1941-1945 - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Вахромеев cтр.№ 5

Зашли в небольшой украинский хуторок. Бедная мазанка под соломенной крышей, покосившийся плетень, увешанный пустыми крынками. Зашли внутрь. Скромная обстановка, земляной пол, иконы в углу. Хозяин, уже в годах украинец, усадил нас за большой дощатый стол, покрытый вышитой разноцветной скатертью, сел сам вместе с женой и миловидной дочерью. Девушка поставила на стол графин с горилкой и скромную еду. Выпили, закусили — все понемногу. Разговорились о жизни, о войне. Как продолжать жить, когда немцы прорвались далеко на восток, и где наша армия? Старик заинтересовался жизнью в Москве, где ни разу не был, так как никогда не покидал своих мест.

Выйдя на улицу после застолья, я обратил внимание на покосившийся плетень, окружавший хату. Пока мои товарищи отдыхали в доме, я подошел к плетню и чуть подправил его, подвязав куском проволоки к столбу, который еще прочно держался в земле. Затем присел на завалинке и закурил, не зная, что хозяин наблюдает за мной из окна. Молодуха то и дело порхала мимо нас, бросая любопытные взгляды в мою сторону. До призыва в Красную армию я занимался футболом, тяжелой атлетикой, а перед самой службой работал водолазом-спасателем на Воробьевых горах. Поэтому выделялся среди товарищей хорошей физической формой. С лица дивчины не сходила застенчивая улыбка, она все время что-то щебетала по-украински, обращаясь ко мне.

Настал момент расставания с гостеприимными хозяевами, мы тепло поблагодарили их за хлеб-соль и уже собрались в путь, как хозяин вдруг подошел ко мне, положил на плечо руку и стал уговаривать меня остаться жить у них. Оказалось, что им всем я приглянулся! Откровенно говоря, предложение было совсем неожиданным. Своей нелепостью оно обескуражило меня: вокруг война, нам надо пробираться к своим, к фронту, а тут… Хозяин предложил мне переодеться в крестьянскую одежду и остаться у них до окончания войны, а если понравилась их дочь, то и пожениться. Девушка стояла в стороне и, потупив глаза, слушала отца.

Я категорически отказался, и мы, поблагодарив еще раз хозяев за радушный прием, тронулись в путь. В дорогу гостеприимные хозяева собрали нам немного еды в узелок, хозяйка перекрестила нас крестным знамением, хотя мы и сказали, что в Бога не верим, и всплакнула. Что ждет нас впереди? Перед нами лежала пыльная дорога, уходящая вдаль по украинской степи.

Долго еще были видны возле хаты силуэты хозяина, его жены и дочери. Мы тем временем перебрасывались шутками по поводу столь неожиданного предложения стать женихом. Хотя нет-нет да и оборачивались назад, чтобы снова и снова увидеть, как все трое машут нам вслед руками.

Уже девять суток бродим мы, четверо москвичей, по Украине. Встречаем по пути таких же бедолаг окруженцев. Все они мечутся: кто на восток, кто на север, кто на юг. Везде немцы. В какую бы деревню ни зашли, везде говорят, что фронт быстро откатывается на восток. Узнав в крайней хате, что в селе еще нет немцев, просим что-нибудь перекусить и бредем дальше.

На закате подошли к окраине большого села. Немцев не видно. Пройдя несколько домов, выходим на центральную площадь села. Возле пруда стоит сельский магазин. Из него колхозники тащат по домам оставшиеся в магазине продукты. Наше появление никого не удивило и не прервало грабеж, все продолжали тащить мешки с мукой, крупу, соль и другие припасы. Пожилой мужчина, как потом выяснилось председатель колхоза, вел на поводу лошадь. Вдали мы увидели еще и других людей, уводивших со скотного двора телят и коров. Председатель объяснил нам, что раздает все, чтобы не досталось немцам. Мы спросили его, где нам можно переночевать? Жестом он показал нам на скромную мазанку. Подойдя к ней, постучались. Из низенькой двери вышла старушка. Маленькая, но очень подвижная пожилая женщина быстро-быстро заговорила по-украински, приглашая нас зайти.

Внутри хаты было тесновато из-за огромной, как мне тогда показалось, чисто выбеленной печи. От нее поперек хаты шла дощатая перегородка. Она делила все пространство дома надвое. Усадив нас на лавку, хозяйка достала с печи горшок с простоквашей и дала его нам. Она извинилась, что у нее нет ни хлеба, ни картошки. Мы выпили простоквашу. Хозяйка уже хлопотала о нашем ночлеге. Она сама принесла с улицы большую охапку сена, разложила его прямо на земляном полу за перегородкой. После долгого пути усталость сразу сморила нас. Мы, четверо, улеглись рядком, крепко заснули…

Сон оборвался внезапно. Кто-то пинками бесцеремонно будил нас. Глаза слепил яркий свет карманных фонарей. Оглядевшись, мы увидели двух немцев. Стволы автоматов они направляли то на одного, то на другого. Громкая и непонятная немецкая речь. По движению стволов автоматов мы поняли, что надо выходить на улицу.

Уже выходя на улицу, я заметил нашу старенькую хозяйку. Она стояла, прислонившись к углу печи, всхлипывая, причитала, вытирала слезы подолом передника. А двое здоровых немцев выгоняли нас, подталкивая в спины дулами автоматов. На выходе нам встретился третий немец и какой-то мужчина в гражданской одежде. Мужичок злобно хихикнул и с издевкой произнес: «Навоевались, москали!»

Немец в дверях оттеснил мужчину, пропуская нас. Жестом руки приказал нам идти за угол хаты. Там стоял у дороги военный тягач на гусеничном ходу. Ярко горели его фары и работал двигатель. Трое немцев, подгоняя автоматами, усадили нас в кузов тягача и сели сами.

Машина взревела, выбросив сизую струю дыма, развернулась на месте и направилась в сторону моста. Подъезжая к мосту, лучи фар выхватили из темноты одинокую фигуру мужчины, он протягивал крынку. Тягач притормозил. Мужчина, подобострастно улыбаясь, протянул немцам, сидящим в кузове, полную крынку молока. Один из них, перегнувшись через борт, взял ее из рук мужчины. Все немцы по очереди отпили молока, опорожнив крынку. Приняв обратно пустую посуду, мужичок низко поклонился. Тягач рванулся с места, и хлебосольный крестьянин так в поклоне и исчез в темноте ночи.

Проехали через все село и за околицей остановились. Немцы вылезли из тягача и выкатили из придорожных кустов противотанковую пушку, прицепив ее к тягачу.

Опять тронулись и, проехав до окраины следующего села, остановились. Мощные лучи фар высветили вдали маленькую белую церквушку. Нас высадили и поставили лицом к стене у ближайшего дома.

Я стоял с краю, возле открытого окна дома. Внутри, недалеко от окна, стоял стол, на столе керосиновая лампа. Она освещала офицера, который что-то писал, сидя за столом. Наш конвоир вошел и что-то доложил офицеру, стоя по стойке «смирно». Офицер, не переставая писать, давал солдату какие-то распоряжения, время от времени поглядывая на него. Затем тягач с тремя немцами уехал. По всей вероятности, они выполнили свое задание и передали нас другим. Мы невольно посмотрели вслед уехавшему тягачу. Уже начало светать, и мы увидели на фоне церкви темные могильные кресты… В голове промелькнуло: кресты — кладбище — расстрел!

К нам подошли три солдата с автоматами и приказали идти в сторону церкви. Один из солдат протянул мне сигарету. Я его спросил: «Erschiesen?» («Расстрел?») «О, nein, nein!» — ответил он и улыбнулся. «Nicht schiesen! Ferstehen?» — еще раз пояснил он, и я понял, что нас не расстреляют. Потом он ткнул себя в грудь: «Österreich!» Я понял, что он австриец. По дороге австриец спросил, откуда я. Ответил, что москвич.