Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова cтр.№ 59

Страницы письма Александра Плигина жене. 1943

При переезде из Казани в Чистополь его выбросило из кузова грузовика, он сломал ногу, лежал в больнице, ходил на костылях, а потом с палкой. И надо еще добавить, что с дедушкой и бабушкой у него сложились трудные отношения. О том, как тяжко ему пришлось в эту пору, свидетельствуют его письма. Вот несколько отрывков из письма маме:

«…Я ездил на три дня в Берсут для погрузки дров. Туда ехали (10 человек) на барже, а обратно пришлось идти до пристани 8 км пешком, да городом 3 км. Едва дошел. Да и сама погрузка – очень тяжелая работа, поленья длиной метр, а толщиной до аршина и весом 3–4 пуда и больше. Таскали на носилках, по 2 челов. по мосткам на баржу. Натаскали всего 80 кубометров, из которых на мою долю досталось кубометров 6–7, так как работал я не так продуктивно, как другие…

…Возвращаюсь к вопросу о службе. Уволили меня по сокращению штатов, а штаты сократили по сокращению работы…

…Тотчас же после увольнения я бросился в колхоз, где работал мой знакомый по больнице…»

Но там у папы тоже не получилось устроиться на работу. Он голодал. «…Должен сказать, что за всё пребывание в Чистополе я не купил ни грамма масла… и ни одного яйца».

Не о моем ли папе идет речь в стихотворении Е. Евтушенко «Мед»:

В том страшном, в сорок первом, в Чистополе,

Где голодало всё и мерзло,

На снег базарный бочку выставили Двадцативедерную! – меда!..

Дальше говорится о художнике, который обменял свои ботинки на мед:

…Художник старый на ботинках

Одной рукой шнурки разматывал,

Другой – протягивал бутылку.

Глядел, как мед тягуче цедится,

Глядел согбенно и безропотно

И с медом – с этой вечной ценностью —

По снегу шел в носках заштопанных».

Говоря об этом времени, я не могу не сказать о своей страшной вине перед папой. Она меня мучает постоянно. Совсем незадолго до своей смерти (может быть, это было накануне) он пришел ко мне в интернат: вижу, как он стоит передо мной, высокий, худой, плохо одетый, с палкой… и я постеснялась его, сказала, чтобы он ко мне больше не приходил. Боже мой, как я могла ему такое сказать… Это была наша последняя встреча. 16 апреля 1943 года он покончил с собой. Нет мне прощения в жизни, я была уже не маленькая девочка, мне было девять лет. А я не защитила его, не утешила, оттолкнула на смерть.

Мама мучилась всю жизнь, что не была в то время в Чистополе. Будь она тогда с нами, несчастья бы не случилось.

Папа похоронен на городском кладбище в Чистополе. Ему было шестьдесят два года.

Помоги, Господи, ему там!

Когда я приезжаю в Москву (а живу я сейчас на юге Израиля в городе Беэр-Шева), то всегда стараюсь побывать на Плющихе, где прошло мое детство и откуда я уехала в эвакуацию. Вхожу в темноватый двор-колодец, где чаще всего мы, дети, гуляли, играли в прятки, убегали от хулигана Юрки…

Марианна Ильинична Ковальская-Френкель. 2000-е

Квартира наша на третьем этаже принадлежала моему дедушке Льву Яковлевичу Френкелю. Он был директором завода «Каучук», который построил этот дом.

Примечательно, что дедушка выбрал одну из худших квартир, где никогда не бывало солнца. Вероятно, что тогда это было в порядке вещей, как и решение хозяев квартиры поселить в ней друзей моего отца – дядю Васю с женой тетей Симой. Мы прожили с ними до начала войны, на которой дядя Вася погиб, а Сима эвакуировалась с заводом «Каучук» в Свердловск и осталась там навсегда с филиалом завода.

В эту квартиру деда и привел в 1930 году его сын Илья, молодой поэт, свою жену – пианистку Елизавету Лойтер. В эту квартиру летом 1931 года Елизавета Эммануиловна Лойтер, моя мама, привезла новорожденную дочку – меня. Здесь, в двух комнатах, где значительное место занимал казенный рояль «Бехштейн», мы (мама, я и папа, в то время уже довольно известный поэт Илья Львович Френкель) и прожили до начала войны.

Мама работала в Московской государственной филармонии – выступала в концертах как солистка, сотрудничала с замечательным чтецом Владимиром Николаевичем Яхонтовым. После войны стала одним из ведущих лекторов-музыковедов.

В первые дни войны папа ушел корреспондентом фронтовой газеты «Во славу родины», а в начале июля 1941 года мы с мамой уехали с детьми писателей в эвакуацию.

Жизнь в Чистополе неразрывно связана для меня с памятью о маме, пианистке Елизавете Эммануиловне Лойтер. В интернате она на протяжении 1941 – начала 1942 гг. работала воспитательницей группы старших девочек, среди которых были Наташа Чалая (будущая Наталья Крымова), Гедда Шор, Мура Луговская и многие другие. Маму очень любили, ласково называли Елэмчик. Дружба с воспитанницами продолжалась и после возвращения интерната в Москву.

Выступление Елизаветы Лойтер на одном из военных кораблей Северного флота

Невзирая на очень нелегкие бытовые условия – почти регулярные перебои подачи электричества, холод в помещениях, – мама не забывала свою профессию пианистки. Она не раз выступала в чистопольском культурном центре – Доме учителя. В воспоминаниях членов писательской колонии не раз встречаются более или менее подробные рассказы об этих концертах. Так, например, в дневниках драматурга А. Гладкова в записи от 22 декабря 1941 года читаем: «От него [Б.Л. Пастернака] я собираюсь в Дом учителя на концерт пианистки Лойтер… Пастернак идет со мной. На концерте в скудно освещенном маленькой керосиновой лампой зале все сидят в шубах и шапках… Холодище адский. Лойтер играет Баха, Бетховена, Листа, Чайковского. Пастернак слушает удивительно. Вместе со всеми аплодирует, потом идет за кулисы и целует руку пианистке…»

Елизавета Эммануиловна Лойтер

Мама занималась и организацией нашей интернатской самодеятельности. В памяти многих остались поставленные ею выступления, почти небольшие спектакли, по стихам моего папы поэта Ильи Френкеля, приславшего маме с фронта поэму «Комсомольский саперный» и песню «Давай закурим!» Музыку к этой песне, написанную мамой, мои друзья, бывшие в интернате, до сих пор помнят и считают наилучшей из всех, написанных на эти стихи.

Через много лет в вышедшем в конце 80-х годов сборнике песен военных лет я узнала подробности истории о том, как появилась самая популярная музыка к «Давай закурим». Автор музыки, композитор Модест Табачников в конце 1941– начале 1942 года находился в той же прифронтовой станице Каменской, где была в то время редакция газеты И. Френкеля, но знакомы они тогда еще не были. Кто-то из друзей принес композитору стихотворение «Давай закурим», а также стихи В. Дыховичного «Одессит-Мишка». «В тот же вечер, – рассказывал Табачников, – я обе эти песни в один присест, как говорится, и сочинил…» На другой день композитор показал их заведующему отделом пропаганды и агитации фронта, который обе песни забраковал: «Никому эти песни твои не нужны». Тем не менее Табачников рискнул и без разрешения «сверху» передал их друзьям из фронтового ансамбля, который начал исполнять их перед бойцами, принимавшими обе песни на ура.