Действие происходит летом 1940 года в Переделкине, куда выезжает на лето детский сад № 35 Литфонда СССР. Мне семь лет, и осенью я пойду в школу. Я уже два года в этом писательском детском саду и ко всем привыкла. А мальчик в панамке у нас новенький и, хотя тоже сын писателя, но всем чужой, поэтому он еще не знает, что я девочка. Его отправили в детский сад только на это предшкольное лето, да и то не сначала. Говорят, дома в семье у него что-то случилось. Он в основном бродит один, я даже не знаю, как его зовут. Я его сразу заприметила и про себя называю его просто Мальчик. Я тоже часто брожу одна, потому что все сейчас репетируют пьесу и концерт к «выпускному утреннику». А я стесняюсь, очень быстро и тихо говорю и совсем не умею петь, и поэтому в пьесу меня не взяли.
Я вылезаю из куста орешника и иду на зов. Мальчик предлагает: «Давай играть в цирк!» О, цирк я знаю, я там была, там красный бархат, гимнасты и дрессированные звери. «Я буду дрессировщик, а ты – лошадка». Он отламывает от куста тонкий прутик, становится центр воображаемого круга, машет прутиком и командует: «Алле оп!» Я опускаюсь на четвереньки и скачу по кругу, по команде прыгаю через прутик или поднимаюсь «на дыбы». Он командует совсем не обидно, и мне очень весело воображать себя настоящей лошадкой. И Мальчику весело, я первый раз вижу, как он улыбается.
Так мы с Мальчиком подружились, и жизнь моя расцвела. Он был необычен, его фантазия неистощима. Каких только игр он не придумывал! Они и не снились населению нашей старшей группы, которая в это время в сотый раз повторяла с музыкальной воспитательницей песню, сложенную одним из пап-поэтов на мотив «Утро красит нежным цветом…»:
Уж последние денечки
С вами мы проводим тут,
Отцветут без нас цветочки,
Листья с веток опадут…
Далее следовали стихотворные восхваления заведующей Фанни Петровны и всех воспитателей и припев:
Наш детский сад, к тебе назад
Уж не вернемся снова мы,
Мы здесь росли и выросли
Веселыми, здоровыми.
А кончается так:
Вы уж будете старушки,
А мы снова к вам придем,
В детский сад с собой за ручки
Наших деток приведем.
И как Мальчик был заразителен! С ним я превращалась из тихого заморыша в хоть и не равного, но все-таки активного сотоварища. Изрядное количество уже прочитанных книг позволяло мне радостно воспринимать его затеи. Мы бывали с ним и пиратами, и индейцами, и дикими зверями в джунглях, и отважными путешественниками.
Детский сад во Внукове
Однажды в конце лета утром до завтрака мы без разрешения отправились в далекий поход – открывать неведомые страны – за границу территории детского сада. Недавно прошел дождь, было сыро и грязно, чавкала под ногами мокрая рыжая глина. И когда я перепрыгивала через препятствие – канавку с водой (а в мои семь лет она казалась огромной!) – с моей тощей ноги свалилась сандалия (застегнутая на последнюю дырочку, она всё равно болталась) и утонула в канаве. Так я и возвратилась в детский сад – в одной сандалии. Конечно, нам попало.
Когда мы снова собрались играть, Мальчик вдруг сказал: «А ведь та сандалия, что осталась, тебе всё равно не нужна, давай ее похороним!» – «Что это – похороним?» – спросила я, еще не знакомая с этим понятием. «Ну как, положим в гроб и закопаем».
А, «гроб» – это я знаю, ведь папа читал мне стихи: «Когда сюда, на этот гордый гроб, придете кудри наклонять и плакать…» И мы взяли коробочку из-под привезенных мамой новых туфель, положили туда злосчастную сандалию и с трудом закопали, а вернее засыпали этот «гроб» с помощью совков из песочницы.
А вечером по политизированному литфондовскому детскому саду № 35 разнеслась радостная весть: умер Троцкий. Ликованию старшей группы не было предела. Но ведь главных врагов у Советского Союза было два: не один Троцкий, а еще и Гитлер. И назавтра у неугомонного Мальчика родилась новая идея: «Давай похороним еще твою туфлю, может быть, тогда умрет Гитлер». Новые похороны были организованы с трудом и прошли не так удачно, и ничего после них – увы! – не последовало, кроме сурового наказания участников…
Лариса Лейтес. 1941
Осенью мы расстались с детским садом № 35, и больше я Мальчика не встречала. Только много лет хранила в памяти эту историю. Так долго, что уже стало казаться – а было ли все это на самом деле? Лишь недавно я рискнула заглянуть в энциклопедию, чтобы проверить себя. И прочла там: Лев Троцкий был убит в Мексике 16 августа 1940 года. Всё так.
И еще: на экране ТВ, на фотографиях в прессе – очень черные глаза знаменитого человека… Он, не он?
Мой Чистополь
Мой Чистополь начался 22 июня 1941 года. Мне было восемь, я отучилась в первом классе, и меня отправили в пионерский лагерь Литфонда во Внукове.
Я была в самом младшем, октябрятском отряде, многих ребят из отряда я уже знала – мы были вместе в детском саду или жили летом в дачных поселках Литфонда.
На воскресенье, 22 июня, было назначено открытие лагеря и родительский день, мы ждали этот день как праздник: подметали территорию, готовили «самодеятельность» – разучивали стихи и песни.
О детстве счастливом, что дали нам,
Веселая песня, звени!
Спасибо великому Сталину
За наши чудесные дни.
Неожиданно днем раздался сигнал пионерской «тревоги». Его исполняли наш горнист Ледик Леонидов и барабанщик Толя Дукор – очень известные в лагере люди. Все помчались на линейку и быстро построились. Начальник лагеря объявил, что началась война. Это известие было воспринято младшим отрядом как радостное. Как же: «если завтра война…», «своей земли ни пяди…», «малой кровью, могучим ударом..» – мы росли на этом. Значит, через несколько дней мы разобьем проклятых фашистов! И наши мальчишки весело, с громкими воинственными криками забегали и заскакали по лагерным дорожкам, вооружившись палками.
Берсут. 2005
Вскоре потянулись приехавшие растерянные, обескураженные родители, радость поникла. Еще несколько дней мы прожили в лагере, потом нас отправили домой. А дома – пересеченные полосками бумаги оконные стекла, занавешенные вечером окна – сначала одеялами, потом появилось «затемнение» – специальные шторы из плотной темно-синей бумаги. Возникло слово «эвакуация». Избирательная память многого не сохранила. Чередуются полные провалы и яркие застывшие цветные картины. Не помню, как прощалась с родителями 6 июля, зато сразу вижу: идущий поезд, общий вагон, мы (персонажи из младшего отряда) сидим на деревянной нижней полке, болтаем ногами, не достающими до пола, и выбрасываем в приоткрытое окно бутерброды, заботливо приготовленные в дорогу мамами: белый хлеб, сливочное масло, домашние котлеты, колбаса довоенного качества – что у кого – выбрасываем пасущимся за окнами коровам. Два долгих года мы потом вспоминали эти бутерброды!