Странники войны. Воспоминания детей писателей. 1941-1944 - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова cтр.№ 48

Девочка «Заяц». 1930-е

Шарики приносили особые, первомайские гости – в иные дни они у нас не появлялись. 1 мая городской транспорт полдня не работал, а мы жили в Замоскворечье, неподалеку от Красной площади, и после демонстрации мама приводила к нам чуть ли не всю редакцию журнала «Огонёк», где она работала. Гости вваливались шумной разгоряченной толпой с бумажными цветами, портретами вождей и – шариками. Портреты вождей они, уходя, забирали с собой, цветы отец выбрасывал, а шарики – шарики доставались мне.

Я очень любила день 1 мая.

Вот только ложка дегтя в нем присутствовала: что-то неуловимо менялось в этот день в нашей семье. В обычные дни мама и отец были вместе, весь остальной мир – отдельно. Даже я как-то существовала за границами их союза. 1 мая отдельно оказывался отец. Мама была с гостями. Я была с гостями – уж конечно, с гостями! Дневные гости вообще случались нечасто, друзья к родителям заявлялись поздним вечером, а меня отправляли спать до их прихода. 1 мая отец, хоть и добросовестно выполнял обязанности хозяина в традиционном застолье, но участия в общей беседе не принимал, и лицо у него оставалось будничным, даже отчужденным. Мне казалось – сердитым. После ухода гостей за закрытыми дверьми спальни родителей слышался его голос:

– Я прошу… В такое время… В нашем доме…

Он возвращался в столовую, сгребал бумажные цветы демонстрантов и брезгливо, как-то неестественно вывернув и далеко отставив руку, выносил их к помойке на заднем дворе.

Первомайские гости, как и всенародное ликование этого дня: музыка, гремевшая из репродукторов, праздные толпы на улицах, цветы и мои драгоценные шарики, – были всего лишь частью «пира во время чумы». Террор набрал силу в стране, и только в дни государственных праздников москвичи могли спать по ночам почти спокойно. Доблестные стражи порядка тоже веселились и на краткое время прекращали шастать по чужим домам и хватать ни в чем не повинных людей. Мама и ее друзья беспечно радовались пиру, отец не мог и не желал забывать о чуме.

Праздник воздушных шариков просуществовал недолго: как раз к моим шести с половиной он и оборвался навсегда. В декабре 1938-го главный редактор журнала «Огонёк» Михаил Кольцов был арестован, сотрудников не посадили, но долго таскали в известное учреждение, потом распихали по другим изданиям. Моя мама благодаря хорошему знанию языка попала в антифашистский журнал бежавших от Гитлера немецких интеллигентов, он назывался «Das Wort». Я там была однажды, мама привела дочку показать сослуживцам. Меня окружили непривычного вида тетеньки, они всплескивали руками, обнимали, щебетали все разом на непонятном языке, я их испугалась, надулась и стояла столбом.

Дома у нас они не бывали и шариков на Первомай не приносили.

День орденов

В послевоенные годы День Победы, 9 Мая, стал для меня Днем орденов. В этот день отец вынимал из глубины письменного стола плоскую тяжелую коробку и, смущенно посмеиваясь, словно оправдываясь передо мной и мамой, – а мы с самого утра присматривали за ним, чтобы не пропустить торжественный момент, – вынимал, разглядывал, только, к великому моему огорчению, никогда не надевал свои боевые награды. Война с Гитлером отвлекла Сталина от войны со своим народом, годы военных испытаний стали временем примирения внутри страны, когда романтически настроенные интеллигенты прониклись духом патриотизма и кинулись на защиту Родины. В лучших советских традициях Родина сумела им в скором времени отплатить.

Мой отец молчаливо, но глубоко гордился тем, что не был тыловой крысой , а честно, как подобает мужчине, оттрубил все четыре с половиной года на фронте. На его долю выпала осада Севастополя, на долю его семьи – тяготы эвакуации, бездомность, голод.

9 Мая у нас по традиции собирались папины фронтовые друзья, севастопольцы, те, кто выдержал осаду города длиною в 250 дней. Те, кто выжил. Для них 9 Мая был двойной праздник – День победы и День освобождения Севастополя, город был отвоеван ровно за год до окончания войны, тоже 9 мая.

Майор А. Ивич с капитаном Корзуновым – одним из героев своего очерка. 1943, май

Приготовления начинались задолго. В наш дом в сорок первом попала бомба, обрушив две стены. Стены со временем восстановили, но всё, что находилось внутри, – мебель, утварь, посуда – погибло безвозвратно, а купить что-либо из домашних вещей в то время было решительно невозможно. По случаю высоких гостей у родни занимались бокалы и тарелки, от соседей приносили стулья. Моя хлебосольная и гостеприимная мама в этот день старалась превзойти себя. Мне разрешалось до позднего вечера сидеть за столом с гостями, но тут уж было не до еды. Я пялила глаза на ордена и лица живых героев и впитывала каждое слово фронтовых рассказов.

Особенно мне нравился один, я знала его наизусть, хотя и с купюрами. 10 мая 1944-го, после объявления о том, что Крым полностью очищен от врага, отец летел по заданию газеты, чтобы дать репортаж о славном событии. Скомандовал пилоту приземлиться на херсонесском аэродроме. Пошли на снижение, с земли по ним открыли огонь. Летчик чудом ушел из-под обстрела, выбрали другой военный аэродром, приземлились, ругательски ругая наземную службу Херсонеса:

– Совсем… – на этом месте, взглянув на меня, рассказчик заменял нужный глагол мычанием, – бьют, – (мычание) – по своим.

В ответ отец и пилот получили разъяснение: не свои и не по своим били. Газета «Правда» объявила: Севастополь освобожден, Москва отсалютовала победителям, сделав 24 залпа из 342 орудий. О том, что в окрестностях города бои продолжаются, в сообщении не сочли нужным упоминать.

Встреча с читателями газеты «Черноморский летчик». 1943

Если кто-нибудь из гостей обращался ко мне с вопросом или несколькими словами, об этом после праздников узнавала вся школа. На беду, обращались главным образом не герои, а их жены, так что хвастаться особенно не приходилось. И ни разу не заговорил со мной самый молодой из них, единственный, кто приходил без жены. Я увидела его впервые в конце войны, когда он привез нам с фронта долгожданное письмо от отца. Он появился в летном обмундировании и меховых сапогах, как-то хитро пристегнутых к поясу. Меховые сапоги меня сразили, мое сердце отныне было отдано ему навеки. Увы, без взаимности. Мама старалась меня утешить:

– Потерпи. Подрастешь немножко, он заметит тебя, увидишь! До скольких терпеть, мама не уточняла, и я тут же принималась про себя кропотливо подсчитывать, опираясь на опыт прочитанных к тому времени книг: если до неполных четырнадцати, как было Джульетте, когда ее полюбил Ромео, то совсем пустяки оставались, вот не пришлось бы ждать до десятого класса.