Августовские пушки - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Такман cтр.№ 33

Без всякой связи с разразившимся кризисом, британский флот проводил 26 июля пробную мобилизацию и маневры, имея численность экипажей по штатам военного времени. На следующее утро в 7 часов эскадры должны были рассредоточиться: одни отправлялись на учения в открытое море, другие — в свои порты, где часть экипажей направлялась в учебные команды, третьи — в доки, на ремонт. Как вспоминал впоследствии первый лорд адмиралтейства, в воскресенье 26 июля стояла «прекрасная погода». Узнав о новостях из Австрии, он решил поступить так, «чтобы дипломатическая ситуация не опередила военно-морскую и чтобы английский флот занял исходные боевые позиции еще до того, как Германия узнает, будем мы участвовать в войне или нет и, следовательно, по возможности еще до того, как мы сами примем решение об этом». Курсив был сделан рукой Черчилля. После консультаций с первым морским лордом принцем Луисом Баттенбергом он направил приказ флоту не рассредоточиваться.

Затем Черчилль проинформировал о своем решении Грея и с его согласия передал приказ адмиралтейства в газеты, надеясь, что это известие, возможно, произведет «отрезвляющий эффект» на Берлин и Вену.

Держать все корабли флота вместе было еще недостаточно; следовало, как подчеркивал Черчилль, вывести его на «боевые позиции». Главной задачей флота, по мнению адмирала Мэхэна, этого Клаузевица военно-морской науки, оставаться «флотом существующим». В случае войны английский флот, от которого зависела жизнь этой островной нации, должен был взять под контроль все торговые морские пути, защитить от вторжения Британские острова, охранять пролив Ла-Манш и французское побережье — согласно обязательствам по договору с Францией. Флот должен был обладать достаточной силой, чтобы выиграть любое морское сражение, навязанное германским флотом, и, кроме того, ему следовало остерегаться грозного оружия неведомой силы, которое называлось торпедой. Адмиралтейство преследовал страх внезапной и необъявленной торпедной атаки.

28 июля Черчилль отдал своему флоту приказ направиться в военно-морскую базу Скапа-Флоу, далеко на севере, на оконечности окутанных туманом Оркнейских островов в Северном море. Корабли покинули Портленд 29 июля, и к вечеру того же дня их цепочка, растянувшись на 18 миль, прошла через Па-де-Кале, направляясь на север, не столько в поисках славы, сколько из предосторожности. «Неожиданная торпедная атака, — писал первый лорд адмиралтейства, — стала, по крайней мере, исчезнувшим кошмаром».

Подготовив флот к военным действиям, Черчилль обратил свой ум и энергию, бившую ключом, на срочную подготовку страны к войне. 29 июля он убедил Асквита разрешить отправку предупредительных телеграмм, которые были условным сигналом военного министерства и адмиралтейства о введении предварительного военного положения. Англия не могла объявить Kriegsgefahr, как Германия, или осадного положения, как Франция, чем фактически вводились законы военного времени, но предварительное военное положение считалось «гениальным изобретением… позволявшим принять определенные меры по приказу военного министра без ссылок на кабинет… в то время, когда была дорога каждая минута».

Время подгоняло не знающего покоя Черчилля, который, предвидя развал либерального правительства, решил искать поддержки у своей старой партии консерваторов. Коалиция была не по вкусу премьер-министру, стремившемуся вступить в войну, имея единое правительство. По общему мнению, семидесятишестилетний лорд Морли не остался бы в правительстве в случае войны. Не Морли, а куда более энергичный министр финансов Ллойд Джордж был той ключевой фигурой, потерю которого правительство не могло допустить как в силу проявленных им недюжинных административных способностей, так и из-за огромного влияния на избирателей. Обладая острым умом, честолюбием и увлекающим слушателей уэльским красноречием, Ллойд Джордж больше склонялся к группе пацифистов, но мог неожиданно занять и другую позицию. Недавно он потерпел ряд неудач, подорвавших его популярность; он наблюдал за возвышением нового соперника, претендовавшего на руководство партией, которого лорд Морли называл «этот великолепный кондотьер из адмиралтейства». Ллойд Джордж мог, по мнению некоторых своих коллег, добиться политических преимуществ, «разыграв мирную карту» против Черчилля. В общем, Ллойд Джордж представлял собой неопределенную и опасную величину.

Асквит, не имевший намерения ввергать раздираемую разногласиями страну в войну, с приводящим в бешенство спокойствием продолжал ждать событий, способных изменить точку зрения пацифистов. 31 июля в своем дневнике он бесстрастно записал: «Главный вопрос заключается в том, вступать ли нам в войну или остаться в стороне? Разумеется, всем хочется остаться в стороне». В ходе заседаний кабинета 31 июля Грей, занимавший менее пассивную позицию, высказался без особых околичностей. Он заявил, что политика Германии является политикой «европейского агрессора, такого же, как Наполеон» (для Англии имя Наполеона имело лишь одно значение). Наступило время, убеждал он министров, когда откладывать дальше решение — поддержать Антанту или соблюдать нейтралитет — уже невозможно. Он сказал, что если будет избран нейтралитет, то он не будет тем человеком, которому придется проводить эту политику. Скрытая в этих словах угроза подать в отставку прозвучала так, словно он уже произнес ее вслух.

«Казалось, будто все разом ахнули», — писал один из министров. На несколько мгновений воцарилась «мертвая тишина», члены кабинета ошеломленно переглядывались, неожиданно пораженные мыслью о том, что их существование как правительства поставлено под сомнение. Никакого решения принято не было, заседание отложили.

В ту пятницу, в канун августовских банковских каникул, фондовая биржа закрылась в 10:00 утра, охваченная волной финансовой паники, начавшейся в Нью-Йорке после того, как Австрия объявила войну Сербии. Следом стали закрываться и другие европейские биржи. Сити дрожал, предвещая гибель и крушение международных финансов. По свидетельству Ллойд Джорджа, банкиры и бизнесмены «приходили в ужас» при мысли о войне, которая «разрушит всю кредитную систему с центром в Лондоне». Управляющий Банка Англии посетил в субботу Ллойд Джорджа и проинформировал его о том, что Сити «самым решительным образом выступает против нашего вступления» в войну.

В ту пятницу лидеры консерваторов собрались на совещание в Лондоне, чтобы обсудить кризис. Многих пришлось вызвать из-за города, где они проводили конец недели. Душа, сердце и движущая сила англо-французских «переговоров» Генри Уилсон стремительно кидался то к одному, то к другому участнику совещания, умоляя, требуя, увещевая, доказывая необходимость немедленно принять решения. Он твердил, что если нерешительные либералы отступят в этот момент, то навлекут позор на Англию. Общепринятым эвфемизмом совместных планов генерального штаба были «переговоры». Формула «никаких обязательств», разработанная первоначально Холдейном и вызвавшая недовольство Кэмпбелла-Баннермана, отклоненная лордом Эшером и упомянутая в 1912 году Греем в письме к Камбону, по-прежнему отражала официальную позицию правительства, несмотря на всю свою бессмысленность.

И действительно, если война, как говорил Клаузевиц, является продолжением национальной политики, то это же относится и к военным планам. Англо-французские планы, разрабатываемые в мельчайших подробностях в течение девяти лет, были не игрой, не фантазией или упражнениями на бумаге с целью отвлечь и занять умы военных, чтобы они не натворили других бед. Планы были либо продолжением политики, либо ничем. Они ничем не отличались от соглашений между Францией и Россией или между Германией и Австрией, за исключением заключительной юридической фикции, что они не «обязывают» Англию предпринимать какие-либо действия. Члены парламента или правительства, которым это не нравилось, просто закрывали глаза и, будто загипнотизированные, верили в эту выдумку.