Августовские пушки - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Такман cтр.№ 140

В германском штабе в Люксембурге напряжение достигло своей высшей точки — приближался триумфальный, исторический момент. Армия, дошедшая до предела человеческих возможностей, была готова завершить на Марне труд, начатый под Садовой и Седаном. «Наступил 35-й день, — с торжеством произнес кайзер, когда встретился с одним из своих министров, приехавшим из Берлина. — Мы заняли Реймс и находимся в 50 километрах от Парижа…»

На фронте немцы рассматривали завершающий этап кампании как операцию по окружению французских войск, а не как сражение. «Важная новость, — писал офицер германской 5-й армии в своем дневнике, — французы предложили нам перемирие и готовы уплатить контрибуцию в 17 миллиардов франков. Пока мы, — отметил он сдержанно, — отвергаем предложение о перемирии».

Считалось, что враг разбит и все свидетельства, указывающие на обратное, отбрасывались в сторону. Ужасное сомнение закралось в сердце генерала фон Кюля, начальника штаба Клука, когда ему сообщили об одной колонне французских войск, отступавшей в районе Шато-Тьерри. Маршировавшие солдаты пели! Но он отогнал от себя сомнения, поскольку «все приказы о начале новой операции были уже отданы». Не считая нескольких подобных случаев, никто из высшего командования и не подозревал о возможности французского контрнаступления. И хотя признаки его подготовки были заметны, германская разведка, действовавшая на неприятельской территории, ничего о них не сообщала. Офицер разведки главного штаба, прибывший в штаб кронпринца 4 сентября, заявил, что на всем фронте сложилась благоприятная обстановка: «Мы с триумфом наступаем повсюду».

Лишь один человек в Германии думал иначе. Мольтке, в противоположность Жоффру, не был уверен в своей звезде, пелена самоуверенности не застилала ему глаз, и на мир он смотрел без иллюзий. Этим он походил на Ланрезака. 4 сентября Мольтке выглядел «серьезным и мрачным» и в беседе с Хельфферихом, министром, с которым только что разговаривал кайзер, он заметил: «Вряд ли в нашей армии найдется лошадь, способная сделать хотя бы еще один шаг». Подумав немного, Мольтке добавил: «Мы не должны обманывать сами себя. Мы достигли успеха, но не победы. Победа — это уничтожение способности противника к сопротивлению. Когда в сражениях участвуют миллионные армии, победитель должен захватить множество пленных. А где они? Тысяч двадцать в Лотарингии, ну еще десять-двадцать тысяч пленных на других участках. Судя по сравнительно небольшому количеству брошенных пушек, французы, по моему мнению, осуществляют планомерное и организованное отступление». Мысль, считавшаяся запретной, была высказана вслух.

В тот же день главный штаб наконец-то получил донесение Клука о намерении перейти Марну — слишком поздно, чтобы воспрепятствовать этому маневру. Мольтке беспокоил фланг Клука, обращенный к французской столице. Поступали сообщения об существенном оживлении железнодорожного движения в сторону Парижа — «по-видимому, связанному с передвижением войск». В тот же день, как сообщил Рупрехт, французы сняли с его фронта два корпуса. Дальше закрывать глаза на данные, свидетельствовавшие о том, что сопротивление противника далеко не сломлено, уже было нельзя.

Переброска французских войск, утверждал полковник Таппен, указывает на подготовку «удара со стороны Парижа по нашему правому флангу, где мы не имеем резервов». Неприятные мысли не давали покоя не только Мольтке, но и командирам на местах. Потери, понесенные во время боев с арьергардами отступавших французов, нельзя было возместить за счет резервов, подобно тому, как это делал противник. На стыке германских армий оставались бреши. Не хватало двух корпусов, переброшенных ранее на русский фронт. Теперь Мольтке ради подкреплений уже готов был забрать войска у левого фланга, хотя Рупрехт только что — 3 сентября — возобновил наступление у Мозеля. Так случилось, что кайзер находился в штабе Рупрехта именно тогда, когда туда поступило это предложение Мольтке. Кайзер, уверенный в успехе долгожданного прорыва линии обороны под Нанси, решительно поддержал Рупрехта и фон Краффта, выступивших против какого-либо сокращения сил его армии. Возможно, кто-то другой на месте главнокомандующего и начал бы настаивать на своем, но Мольтке не стал этого делать. После тяжелых переживаний в ночь на 1 августа неопределенность и напряженность кампании скорее ослабили, а не укрепили его волю. Не получив подкреплений для армий правого крыла, он решил приостановить их наступление.

Направленный командующим армиям новый приказ, составленный вечером и изданный утром, открыто признавал провал наступления, предпринятого правым крылом, провал стратегии, ради победоносного успеха которой немцы принесли в жертву нейтралитет Бельгии. Датированный 4 сентября, когда после вторжения в Бельгию миновал месяц, этот документ давал точную оценку положению на фронтах. «Противник, — говорилось в нем, — сумел избежать окружения 1-й и 2-й армиями. Часть его войск присоединилась к парижской армии». Вражеские части перебрасывались из района Мозеля на запад, «вероятно, с целью сосредоточить в районе Парижа превосходящую по силам группировку, которая будет угрожать правому флангу германских армий». Ввиду создавшегося положения «1-й и 2-й армиям предлагается развернуть свои силы фронтом на восток, в сторону Парижа… с тем, чтобы отразить любую наступательную операцию противника, предпринятую с этого направления». 3-я армия должна была продолжать вести наступление на юг, к Сене, а другим армиям следовало действовать в соответствии с предыдущим приказом от 2 сентября.

Остановить армии на пороге победы — так мог поступить только сумасшедший, как считал военный министр генерал фон Фалькенхайн, которому через две недели суждено было сменить Мольтке на посту главнокомандующего. «Лишь одно ясно, — писал военный министр 5 сентября, — наш генеральный штаб совсем потерял голову. Записки Шлиффена помочь больше не в состоянии, и Мольтке совсем перестал соображать». Виноват был не Мольтке — Германия теряла инициативу в войне. По переброске войск противника Мольтке безошибочно увидел опасность, нависшую над внешним правым флангом его армии, и принял разумные и совершенно адекватные меры для отражения угрозы. Приказ имел лишь один недостаток — был отдан слишком поздно. Он бы еще мог оказаться своевременным, если бы не один беспокойный француз — Галлиени.

Донесения парижских летчиков утром 4 сентября убедили Галлиени в «необходимости быстрых действий». Тыл выгнувшейся дугой на юго-восток армии Клука представлял прекрасную мишень для Монури и английского экспедиционного корпуса. Следовало лишь, не мешкая, нанести совместный удар. В 9 часов утра, еще не имея согласия Жоффра, Галлиени направил Монури предварительный приказ: «Я намереваюсь бросить вашу армию при поддержке англичан на германский фланг. Немедленно отдайте все необходимые распоряжения с тем, чтобы ваши войска смогли выступить днем в ходе проведения общего наступления войск парижского укрепленного района в восточном направлении». Монури также следовало как можно скорее лично прибыть в Париж на совещание.

Затем Галлиени решил добиться «окончательного и быстрого» согласия Жоффра. В какой-то степени этому препятствовали остатки их прежних взаимоотношений начальника и подчиненного. Оба знали: случись что-нибудь с Жоффром, и Галлиени станет главнокомандующим. Жоффр восставал против его влияния в армии, боролся с его популярностью, и поэтому Галлиени не столько рассчитывал убедить, сколько заставить главнокомандующего пойти на этот шаг. Чтобы добиться своей цели, Галлиени переговорил по телефону с президентом Пуанкаре, находившимся в Бордо, сообщив ему о «благоприятной возможности» немедленно возобновить наступление на фронте.