"Русская освободительная армия" против Сталина - читать онлайн книгу. Автор: Иоахим Гофман cтр.№ 45

Страница

Если, стало быть, можно с полным основанием исходить из того, что кадры для комплектования РОА в принципе были в наличии, то временами все же наблюдалась нехватка специалистов по техническому вооружению. Покажем на примере ВВС, как пытались преодолеть этот дефицит. Когда в конце октября 1944 г. формирование ВВС РОА стало решенным делом, личная канцелярия генерала Власова поместила объявление в русских газетах, которое привело к заметным результатам [342]. Так, о готовности к службе в РОА заявили сразу около 2000 пилотов, штурманов, бортовых стрелков, авиатехников, артиллеристов-зенитчиков и других специалистов. Недостающие 3000 человек инспектор по иностранному персоналу Люфтваффе «Ост», следуя предложениям полковника Мальцева, надеялся найти среди 22 500 русских добровольцев и 120 000 военнопленных, которые к этому моменту еще находились в германских Люфтваффе и составляли большой процент среди вспомогательного зенитного персонала и в строительных частях. Разумеется, это не означало, например, как утверждается, что Власов теперь получил от Геринга полномочия распоряжаться всеми советскими военнопленными, «использовавшимися для работы в германских люфтваффе». За главнокомандующим Вооруженными силами Комитета освобождения народов России было лишь в целом признано право «по согласованию с частями Вермахта и их органами» проводить вербовку и набор «по заранее установленным директивам». В Люфтваффе рейхсмаршал своим приказом от 19 декабря 1944 г. дал разрешение на проведение соответствующей вербовки добровольцев среди «русских военнопленных, а также русских добровольцев («хиви» – добровольных помощников)». В районах ответственности командований 1-го, 4-го, 6-го и 10-го воздушных флотов, воздушного флота «Рейх» (для зенитного персонала), а также других командных инстанций теперь были созданы подразделения по сбору заявлений и организованы немецко-русские вербовочные комиссии [343]. Согласно донесению генерал-лейтенанта Ашенбреннера начальнику Генерального штаба люфтваффе от 10 марта 1945 г., успех вербовочной акции в подразделениях люфтваффе и лагерях военнопленных был в целом вполне «удовлетворителен».

Однако очень позитивная картина, складывавшаяся поначалу после провозглашения Пражского манифеста, в действительности с января 1945 г. довольно существенно омрачилась. Под впечатлением от ухудшения военной ситуации советские военнопленные начали проявлять ощутимую сдержанность по отношению к РОА [344]. Этот всеобщий перелом в настроениях после успехов советского зимнего наступления довольно отчетливо виден и в уменьшении численности советских перебежчиков. Если, например, еще в декабре 1944 г. среди 7 военнопленных красноармейцев имелся 1 перебежчик, то в январе 1945 г. 1 советский перебежчик приходился уже на 26 советских военнопленных, в феврале – даже на 29, но в марте, правда, на 14 [345]. Однако было бы ошибкой делать отсюда общий вывод об укреплении моральной устойчивости красноармейцев. Ведь, в сравнении с союзными армиями на германском Западном фронте, в Красной Армии число перебежчиков все еще оставались поразительно высокими. Так, среди 27 629 советских военнопленных от декабря 1944 г. до марта 1945 г. было, по неполным сообщениям, не менее 1710 перебежчиков, а среди сравнимого количества 28 050 американских, британских и французских военнопленных, в период немецкого наступления в Арденнах в декабре 1944 г. – январе 1945 г. – лишь 5. Итак, даже победоносное наступление Красной Армии, несмотря и на строгие меры контроля, не помешало тому, что каждый 16-й советский военнопленный был перебежчиком, тогда как даже в период чувствительных неудач западных держав на 4692 пленных солдата союзников приходился 1 перебежчик, иными словами, на примерно 330 советских перебежчиков – 1 союзный. Даже в феврале 1945 г., например, в проверочном лагере особого назначения в Лукенвальде, подведомственном отделу иностранных армий Востока Генерального штаба сухопутных войск, где работала и комиссия РОА во главе с подполковником Сахаровым и старшим лейтенантом Лемухиным, из 85 военнопленных 22 немедленно выразили готовность вступить в РОА [346].

А то, что советские военнопленные с начала 1945 г. в целом проявляли большую осторожность, можно пояснить на основе опыта майора Теникова и лейтенанта Агеенкова, которые по поручению РОА проводили вербовочные акции среди зенитных групп в Штутгарте и Швайнфурте (21-я зенитная дивизия) [347]. Например, лейтенант Агеенков, деятельность которого распространялась на тяжелые батареи, легкие зенитные дивизионы и прочие подразделения зенитной группы в Швайнфурте, нашел материальное положение здешних военнопленных в целом сносным и частично хорошим, но в отдельных случаях был вынужден изложить и обоснованные жалобы [348]. Во всяком случае, всюду, где немецкие шефы батарей и прочие командиры подразделений заботились о материальном благополучии подчиненных им военнопленных и нашли подходящий тон в обращении с ними, те проявляли отзывчивость и заинтересованность политическими вопросами. Поэтому рассказы Агеенкова о прошлом большевизма, о политических целях Пражского манифеста и задачах Освободительной армии воспринимались тогда с большим вниманием и, как вытекало из задаваемых по ходу вопросов, в целом одобрительно. Но лишь меньшинство последовало первому призыву о вступлении в Освободительную армию. Военнопленные проявляли заметную боязнь сменить свой нынешний статус и знакомые им условия на столь неопределенную теперь судьбу солдата РОА, искали отговорки и ссылались на то, что они и как военнопленные на службе в немецкой зенитной артиллерии вносят свой вклад в общее дело и тем самым – в освобождение своей Родины [349]. Немецкий командир 953-го легкого зенитного дивизиона зенитной подгруппы в Швайнфурте майор Ламмерер выразил в своем донесении мнение о необходимости повторной и более усиленной пропандистской акции [350]. Тем временем, и проведенная в марте 1945 г. вербовочная акция не смогла вырвать военнопленных из их летаргии, хотя использовался весомый аргумент, что для них – как презренных «изменников» и «дезертиров» – и без того больше не существует простого возврата на родину. Вербовка РОА подчас наталкивалась на препятствия не только среди военнопленных. Офицеры-вербовщики, в большинстве своем политически сведущие пропагандисты из учебного лагеря Дабендорф, не без задней мысли порой распространяли свою деятельность и на военнослужащих нерусских добровольческих частей вермахта, которые в целом не желали идти под русское командование, а предпочитали оставаться в своих национальных легионах, организованных по земляческому принципу. Так, в отдельных случаях чрезмерно ревностные «офицеры РОА, угрожая военно-судебными последствиями, называли дезертирами и принуждали оставаться в РОА» туркестанцев и кавказцев, не желавших служить в РОА [351]. Точно так же издавались форменные приказы о призыве и подчас предпринимались попытки использовать вербовочные методы, которые – если привести сравнимый пример – хотя и фиксировались при формировании Чехословацкого корпуса в России во время Первой мировой войны, но не соответствовали установленному теперь принципу добровольности. Поэтому как ОКВ, так и кадровое управление СС сочли себя обязанными своевременно возразить против такого превышения компетенции со стороны органов Власовской армии.

Тем временем все эти инциденты представляли собой второстепенные явления, не оказавшие влияния на возникновение РОА. Когда осенью 1944 г. началось формирование Вооруженных сил КОНР, то реальные трудности возникали лишь в материальном, но не в кадровом отношении. Многие десятки тысяч (по другим данным – сотни тысяч) военнопленных поздней осенью 1944 г. самопроизвольно заявили о готовности к вступлению в Русскую освободительную армию под командованием генерал-лейтенанта Власова. Большой интерес к Власовскому движению проявлялся и в кругах так называемых восточных рабочих. Кроме того, Власов мог в растущей мере рассчитывать на резерв из сотен тысяч русских солдат, уже несших активную военную службу в добровольческих частях под немецким командованием или в немецких частях в качестве добровольцев (бывших «хиви») и в подавляющем большинстве выразивших желание принадлежать к настоящей РОА [352]. Начальник командного отдела армейского штаба полковник Поздняков, который по роду деятельности лучше всех знал кадровую ситуацию, подчеркивал затем, что число добровольцев РОА было в действительности так велико, что уже в связи с острой нехваткой оружия можно было удовлетворить лишь часть заявок. В Русской освободительной армии не было вакансий. Что же касается офицеров, то появилась возможность создать обширный офицерский резерв и осуществлять подбор подходящих лиц для уже сформированных частей.

Страница