– Я… пропретор Цезарь… – пролепетал он, пытаясь найти нужные слова, после чего глубоко вдохнул и продолжил чуть более уверенно, хотя глаза его заполнила тревога: – Две тысячи моих легионеров по-прежнему удерживаются в лагере Турин солдатами Марка Антония. Я прошу твоего разрешения освободить их и восстановить крепость. Мне повезло, что консул прошел мимо меня, но мои запасы минимальны. Чтобы сохранить свой пост, мне нужны строительные материалы, еда и… – он замолчал под ледяным взглядом префекта.
– Твой пост, Децим Юний? – переспросил Октавиан. – С этим все просто. Ты один из тех, кто убил Отца Рима. Я его приемный сын и вправе потребовать справедливости.
Юний побледнел еще сильнее, и его кожа ярко заблестела от пота.
– Я… мне дарована амнистия Сенатом Рима, пропретор, – его голос дрожал.
– Амнистию я отменяю, – ответил Октавиан.
– По какому праву? Сенат…
– Сената здесь нет, – прервал его наследник Цезаря. – Я командующий армией на поле боя, и ты увидишь, что моя власть абсолютная, по крайней мере, во всем, что касается тебя. Охранник! Арестуй этого человека и охраняй до суда. Если хочешь, Децим Юний, найди кого-нибудь, кто выступит в твою защиту. Советую поискать человека с незаурядными способностями и красноречием.
Охранник-легионер положил руку на плечо Децима, заставив того дернуться.
– Ты не можешь этого сделать! – прокричал он. – Сенат даровал мне амнистию за убийство тирана. Ты хочешь стать еще одним? Где тут главенство закона? Я неприкосновенен!
– Не для меня, – покачал головой Октавиан. – К завтрашнему утру я сформирую суд из моих старших офицеров. Теперь уведи его, – бросил он охраннику.
Плечи Децима Юния поникли, когда его уводили, а лицо перекосило от ужаса. Октавиан Фурин оглядел присутствующих, уделив особое внимание тем легатам, в чьей верности не был уверен.
– Вы считаете мое решение неправильным? – мягко спросил он.
Из новых легатов только Юстиний встретился с ним взглядом и покачал головой.
– Нет, Цезарь, – ответил он.
Суд начался, едва солнце поднялось над восточным горизонтом. Восемь легионов стояли вокруг одного лаврового дерева, маленький пятачок пустого пространства окружало людское море. За ночь под ясным небом температура воздуха заметно упала, и теперь ветер бросал частички инея, поднимая их с земли, на голую кожу застывших в строю легионеров.
Децим Юний решил защищать себя сам и говорил почти час, а легионы стояли и наблюдали за этим. Наконец, подсудимый замолчал, и Октавиан поднялся.
– Я выслушал твои слова, Децим Юний, – объявил он. – И я нахожу твои доводы пустыми. Когда ты убивал Цезаря, никакой амнистии не было и в помине. Объявление ее позже значения не имеет. Когда солнце уже встало, Сенат не может приказать ему вернуться за горизонт. Создав у тебя ощущение, что ты оправдан за свое преступление, сенаторы вышли за пределы своих полномочий. Как Цезарь, я отменяю амнистию здесь, на поле боя, и официально сделаю то же самое, когда вернусь в Рим. Тебе первому из Освободителей воздастся за ваше преступление. Всех остальных ты в самом скором времени встретишь на другой стороне реки Стикс.
Юний молча смотрел на него, и в его глазах читалось смирение с неизбежным. В исходе суда он не сомневался ни на миг, но вскинул голову, не желая выказать страх.
– Я объявляю тебя виновным в убийстве и святотатстве по отношению к божественному Юлию, – отчеканил новый Цезарь. – Наказание – смерть. Повесить его.
Он бесстрастно наблюдал, как два легионера взяли подсудимого за руки и повели к дереву. Они перекинули веревку через сук и завязали петлю на его шее, пока он стоял, тяжело дыша. Децим выругался и проклял палачей именами всех богов. Октавиан кивнул, и легионеры вдвоем потянули за веревку.
При первом же рывке голос приговоренного оборвался. Одна его рука поднялась, чтобы схватиться за веревку, попытаться ослабить сдавливающую шею петлю. Но легионеры продолжали тянуть. Децим Юний поднялся на цыпочки, а мгновением позже оторвался от земли. Уже обе его руки пытались ослабить петлю, потом он схватил веревку над головой и подтянулся на руках. Легионеры переглянулись и поняли друг друга без слов: один по-преж-нему продолжил тянуть за веревку, удерживая Юния над землей, а второй шагнул к брыкающейся фигуре и оторвал руки от веревки.
Децим Юний еще какое-то время дергался, обвисал и снова начинал дергаться. Задыхаясь, он потерял контроль над мочевым пузырем, который опорожнился. Умирал он долго, но палачи терпеливо ждали. Наконец, приговоренный окончательно застыл, раскачиваясь на ветру. Один из легионеров потянул его за ноги вниз, пока не сломалась шея. Только после этого они опустили тело на землю и сняли веревку. Другой легионер вытащил меч и отрубил трупу голову. Ему потребовалось нанести три удара, а потом он поднял голову, чтобы показать ее легионам. Они откликнулись радостными криками. Те, кто стоял в первых рядах, зачарованно смотрели на закатившиеся глаза убийцы Цезаря.
Октавиан шумно выдохнул, и по его телу пробежала дрожь. Он надеялся, что весть о случившемся достигнет ушей более могущественных людей, вроде Брута и Кассия, да и тех, кто еще оставался в Риме, как Светоний. Со временем они обязательно об этом услышат и задумаются, чем эта смерть чревата для них. Новый Юлий Цезарь только начал собирать долги.
– Легаты, ко мне, – приказал он.
Восемь человек подошли, молчаливые, спокойные и нисколько не шокированные случившимся. Гай Октавиан стоял перед ними в сверкающей броне, без единой морщинки на лице, переполненный юношеской энергией.
– Люди видели мою цель, мои намерения, – обратился он к ним. – Я хочу, чтобы они поддержали меня, прежде чем я двинусь дальше. Я вспоминаю, как Цезарь, готовясь к битве, иногда собирал солдатскую ассамблею, чтобы узнать настроение своих солдат. Я сделаю это здесь, чтобы узнать, поддерживают ли меня мои воины.
Его взгляд упал на легатов, которые пришли на север с Гирцием и Пансой, и они поняли все правильно. Октавиан продемонстрировал свою власть, и они знали, что лучше ее не оспаривать.
– Созовите всех офицеров, вплоть до тессерариев
[14]
. Я обращусь к ним и спрошу, что я, по их мнению, должен сделать, – продолжил преемник Цезаря.
Легаты отсалютовали и направились к своим лошадям. Солнце уже поднялось достаточно высоко, когда легионы отошли от командирского шатра, а две тысячи офицеров, наоборот, подошли к Октавиану, чтобы выслушать речь. В ожидании их он пил воду и думал о смерти Децима Юния. Молодой человек надеялся ощутить чувство удовлетворенности, но он никогда раньше не встречал повешенного и не питал злобы к нему лично. Тем не менее новый Цезарь произнес короткую молитву, пообещав Юнию, что та же участь будет ждать всех остальных Освободителей, одного за другим.