Весь невидимый нам свет - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Дорр cтр.№ 95

По меньшей мере половина девочек на фабрике неграмотны, так что Ютта читает им письма от женихов, братьев и отцов. Иногда пишет под диктовку ответы: «А помнишь, мы ели фисташки? А помнишь, мы ели лимонное мороженое в форме цветочков? Ты тогда сказал…»

Всю весну город бомбят, ночь за ночью, и кажется, что единственная цель противника – сжечь Берлин до основания. Бомбоубежище расположено в конце квартала. Девочки проводят там почти каждую ночь, и грохот падающих домов не дает им спать.

Иногда по пути на завод они видят трупы, черные мумии, людей, обгоревших до неузнаваемости. А иногда на мертвых не видно никаких ран, и именно они больше пугают Ютту: эти люди выглядят так, будто сейчас встанут и побредут на работу вместе со всеми.

Однако они не встают.

Как-то она видит трех школьников, лежащих в ряд ничком. У всех троих на спине ранцы. Ее первая мысль: «Проснитесь. Идите в школу». И тут же она думает: «У них в ранцах могла остаться еда».

Клаудиа Фёрстер перестает говорить. День идет за днем, а она не произносит ни слова. На заводе кончается сырье. Ходят слухи, что никто уже ни за что не отвечает, что медь, цинк и нержавеющую сталь, которые они, надрываясь, раскладывали по ящикам, погрузили в товарные вагоны, а эти вагоны так и стоят на запасных путях.

Почта не ходит. В конце марта завод перестает работать, а фрау Елену и девочек отправляют расчищать улицы после бомбежек. Они поднимают куски каменной кладки, сгребают мусор и битое стекло. Ютта слышит рассказы про перепуганных шестнадцати-семнадцатилетних мальчишек, которые возвращаются к матерям, а через два дня их выволакивают с чердаков и расстреливают как дезертиров. Ей все чаще вспоминается детство, как брат возил ее в тележке, как они рылись на свалках. Выискивали, не блеснет ли в грязи что-нибудь ценное.

– Вернер, – шепчет она вслух.

Осенью в Цольферайне Ютта получила два извещения о его гибели. Оба – с разными местами захоронения. Фресне, Шербур. Города во Франции. Иногда во сне она вместе с ним стоит перед столом, на котором разложены шестерни, моторы и приводные ремни. «Я кое-что придумал, – говорит он, – и сейчас над этим работаю», – но дальше не продолжает.

В апреле женщины говорят только о русских, об их мщении. Варвары, дикари, свиньи. Звери уже в Штраусберге. Чудовища в пригороде.

Ханна, Сусанна, Клаудиа и Ютта спят на полу вповалку. Осталось ли что-нибудь хорошее в жалкой крепости их последнего дома? Да, чуть-чуть. Однажды вечером Ютта возвращается, вся в пыли, и узнает, что большая Клаудиа Фёрстер где-то нашла картонную кондитерскую коробку, перевязанную золотой лентой. На картоне – жирные пятна. Девочки смот рят на коробку как на весточку из непадшего мира.

Внутри пятнадцать пирожных с начинкой из клубничного джема, переложенные квадратиками вощеной бумаги. Четыре девочки и фрау Елена сидят под текущей крышей, весенний дождь барабанит по городу, из развалин текут черные от пепла ручьи, из-под груд кирпича выглядывают крысы, а они съедают по три черствых пирожных каждая, ничего не оставляя на потом; носы у всех в сахарной пудре, зубы липкие от желе, в крови играет и бурлит счастье.

Почти не верится, что заторможенная, окаменевшая Клаудиа сотворила такое чудо и разделила его с ними.

Немногие оставшиеся в городе девушки одеваются в рванину, прячутся в подвалах. Ютта слышала, что бабушки мажут внучек экскрементами, обрезают им волосы хлебными ножами – что угодно, лишь бы русские на них не польстились.

Она слышала, что матери топят дочерей.

И еще что от русских за километр разит кровью.

– Теперь уже недолго, – говорит фрау Елена, грея руки перед печкой, на которой все никак не закипает чайник.

Русские заявляются к ним ясным майским днем. Их всего трое, и это происходит лишь один раз. Они вламываются в брошенную типографию, ища спиртное, и, не найдя, начинают палить в стены. Треск, пуля отлетает от старого печатного станка, а в квартире на верхнем этаже фрау Елена сидит в полосатой лыжной куртке с сокращенным текстом Нового Завета в кармане, держит девочек за руки и беззвучно молится, двигая губами.

Ютта почти уверила себя, что русские сюда не поднимутся. Несколько минут кажется, что так будет, потом на лестнице раздается грохот сапог.

– Ведите себя спокойно, – говорит фрау Елена девочкам. Ханна, Сусанна, Клаудиа и Ютта – ни одной из них еще нет семнадцати; голос у фрау Елены тихий, но страха в нем не слышно, разве что огорчение. – Ведите себя спокойно, и они не станут стрелять. Я пойду с ними первой, потом они будут добрее.

Ютта сцепляет руки на затылке, чтобы унять дрожь. Клаудиа кажется глухонемой.

– И закройте глаза, – говорит фрау Елена.

Ханна плачет.

– Я хочу их видеть, – говорит Ютта.

– Тогда не закрывай.

Пьяные шаги на верхней площадке лестницы. Русские заходят в чулан, гремят швабрами, по лестнице съезжает ящик со словарями, потом кто-то дергает ручку. Голоса, удары, треск, и дверь распахивается.

Один из них офицер. Двум другим никак не больше семнадцати. Все трое невообразимо грязны, но за прошедшие часы где-то щедро полили себя женскими духами. Они отчасти похожи на застенчивых школьников, отчасти – на сумасшедших, которым объявили, что они умрут через час. Особенно сильно разит духами от мальчишек. Один из них подпоясан веревкой вместо ремня; он настолько худ, что спускает штаны, не развязывая узла. Второй смеется странным ошалелым смехом, как будто не может до конца поверить, что немцы пришли в его страну, оставив позади такой город. Офицер сидит у двери, выставив ноги, и смотрит на улицу. Ханна коротко вскрикивает, но тут же зажимает себе рот.

Фрау Елена уводит мальчишек в другую комнату. Она издает лишь один звук – короткий кашель, будто чем-то поперхнулась.

Клаудиа идет следующей. Она не кричит, только стонет. Ютта сжимает зубы и молчит. Все странно упорядоченно. Офицер заходит последним, пробует каждую по очереди и, лежа на Ютте, произносит отдельные отрывистые слова. Глаза у него открыты, но не видят, и по напряженному лицу не понять, что это – ласковый шепот или оскорбления. Одеколон не заглушает запах его пота.

Много лет спустя Ютта внезапно вспомнит его тогдашние слова – Кирилл, Павел, Афанасий, Валентин – и решит, что это имена погибших солдат. Однако она может ошибаться.

Перед уходом младший дважды стреляет в потолок, известка мягко сыплется на Ютту, и за эхом выстрела та слышит, как Сусанна на полу рядом с нею даже не всхлипывает, а просто тихо дышит, пока офицер защелкивает пряжку на ремне. Потом все трое русских вываливаются на улицу. Фрау Елена, босая, застегивает лыжную куртку и трет левой рукой плечо, как будто пытается согреть эту маленькую частичку себя.

Этьен снял ту самую квартиру на рю-де-Патриарш, где выросла Мари-Лора. Каждый день он покупает газеты и просматривает списки освобожденных пленных. Постоянно слушает радиоприемник – всего их у него три. Де Голль то, Северная Африка се. Гитлер, Рузвельт, Гданьск, Братислава. Названия, фамилии – какие угодно, только не папины.