Весь невидимый нам свет - читать онлайн книгу. Автор: Энтони Дорр cтр.№ 41

Ютта, закрой глаза.

Рёдель делает шаг вперед и, взмахнув шлангом, бьет Фредерика по плечу. Тот отшатывается. Ветер свистит в траве.

– Еще раз, – говорит Бастиан.

Все странно замедлено. Рёдель размахивается и бьет. Удар приходится Фредерику по скуле. Вернер старается удержать перед глазами образы дома: комнату для стирки, розовые натруженные пальцы фрау Елены, собак в проулке, дым из фабричных труб. Каждая клеточка его тела хочет завопить: «Ведь это же неправильно!»

Однако здесь это правильно.

Всё никак не заканчивается. Фредерик выдерживает третий удар. «Еще!» – командует Бастиан. На четвертый раз Фредерик вскидывает руки, удар приходится ему по локтю, он оступается. Рёдель замахивается снова, Бастиан восклицает: «Нас веди своим примером за собою, о Христос!» – и весь зимний день перекашивается вбок, лопается с треском. Происходящее отдаляется, Вернер наблюдает за сценой словно с другого конца длинного тоннеля: маленькое белое поле, кучка мальчиков, голые деревья, игрушечный замок. Все так же не связано с явью, как истории про эльзасское детство фрау Елены или сказочный Париж Юттиных рисунков. Еще шесть раз Вернер слышит свист рассекаемого воздуха и странно глухой хлопок резины о руки, плечи, лицо Фредерика.

Фредерик может часами бродить по лесу, за пятьдесят метров различать певчих птах по голосам. Фредерик почти не думает о себе. Он сильнее Вернера почти во всем. Вернер открывает рот и тут же закрывает снова. Закрывает глаза, мозг.

Ударов больше не слышно. Фредерик лежит ничком на снегу.

– Господин комендант? – спрашивает Рёдель, тяжело дыша.

Бастиан забирает у него шланг, вешает себе на шею и поддергивает ремень, поправляя брюки на круглом животе. Вернер опускается на колени рядом с Фредериком и поворачивает того на бок. Из носа – а может, из глаза или из уха – течет кровь. А может, отовсюду сразу. Один глаз уже заплыл, другой открыт и смотрит в небо. Следит за чем-то в серой голубизне.

Вернер отваживается поднять голову: над ними парит одинокий ястреб.

– Встать! – говорит Бастиан.

Вернер встает. Фредерик не шевелится.

– Встать, – повторяет Бастиан тише.

Фредерик поднимается на одно колено. Встает, шатается. Щека рассечена, из нее тонкими струйками сочится кровь. Снег, попавший за шиворот, тает на рубашке. Вернер подает ему руку.

– Кадет, ты слабейший?

Фредерик не смотрит на Бастиана:

– Нет, господин комендант.

Ястреб по-прежнему парит в небе. Толстый комендант мгновение думает, двигая челюстями. В следующий миг звучит его зычный голос: «Бегом!» Пятьдесят семь кадетов пересекают поле и по заснеженной дороге трусят через лес. Фредерик на своем всегдашнем месте, рядом с Вернером. Левый глаз распух, щеки в кровавых разводах, ворот бурый и мокрый.

Ветки качаются и скрипят. Пятьдесят семь мальчишек поют в унисон:

Нет цели светлей и желаннее!

Мы вдребезги мир разобьем!

Сегодня мы взяли Германию,

А завтра – всю Землю возьмем! [26]

Зима в лесах старой Саксонии. Вернер не отваживается еще раз взглянуть на друга. Он трусит по морозу, с незаряженной пятипатронной винтовкой через плечо. Ему почти пятнадцать.

Его берут на станции рядом с Витре, в нескольких часах от Парижа. Двое полицейских в штатском выводят его из поезда под взглядами немногочисленных пассажиров. Допрашивают в полицейском фургоне, потом еще раз в ледяном помещении, украшенном плохими акварелями океанских лайнеров. Сперва допрашивают французы, через час их сменяют немцы. Мастеру демонстрируют его записную книжку и ящичек с инструментами. Берут его кольцо с ключами и насчитывают семь разных отмычек. Зачем они нужны? Для чего вам эти надфили и пилки? Как насчет записной книжки с архитектурными замерами?

Макет для моей дочери.

Ключи для музея, где я работаю.

Бога ради.

Его заталкивают в камеру. Замок на двери и петли огромные и старинные – не иначе как времен Людовика XIV. Или Наполеона. Вот-вот подъедет директор или кто-нибудь из музея и все объяснит. Недоразумение обязательно разрешится.

Наутро немцы проводят второй, более лаконичный допрос. В углу стучит машинистка. Кажется, его обвиняют в том, что он хотел взорвать Шато-де-Сен-Мало, хотя неясно, с чего они это взяли. Допрашивающие еле-еле понимают по-французски и явно больше заняты своими вопросами, чем его ответами. На просьбу дать бумагу, сменное белье, позвонить по телефону – отказ. Его фотографируют.

Отчаянно хочется курить. Он лежит ничком на полу и воображает, как целует спящую Мари-Лору сперва в один глаз, потом в другой. Через два дня после ареста его отвозят в загон для скота под Страсбургом. Через щель в заборе он наблюдает, как школьницы в форме шагают под зимним солнцем колонной по две.

Охранники приносят бутерброды, твердый сыр, достаточно воды. В загоне еще человек тридцать. Спят на соломе, брошенной на мерзлую грязь. В основном это французы, но есть бельгийцы, четверо фламандцев, два валлона. Никто толком не отвечает, за что его задержали; все боятся, что вопросы – хитро расставленная ловушка. По ночам шепотом обмениваются слухами.

– Мы пробудем в Германии лишь несколько месяцев, – говорит кто-то.

Другие подхватывают его слова и передают, меняя их по ходу:

– Только помочь с весенними полевыми работами, пока все их мужчины на фронте.

– Потом нас отпустят домой.

Сперва никто не верит, потом каждый думает про себя: нет, наверное, правда.

Всего несколько месяцев. Потом домой.

Ни официально назначенного адвоката, ни военного трибунала. Трое суток отец Мари-Лоры дрожит от холода в загоне. Из музея никто не приезжает, директорского лимузина на дороге не видать. Когда он просит разрешения позвонить, охранники даже не смеются. «Знаете, когда мы сами последний раз говорили по телефону?» Каждый час – молитва о Мари-Лоре. Каждый вдох и выдох.

На четвертый день арестантов загружают в фургон для скота и везут на восток.

– Мы близко к Германии, – шепчет кто-то.

Из кузова виден другой берег реки: невысокие рощицы между заснеженными полями. Черные ряды виноградников. Четыре отдельных столба дыма тают в белесом небе.

Мастер щурится. Германия? На вид ничем не отличается от этого берега.

С тем же успехом это мог быть край обрыва.

Фельдфебель фон Румпель взбирается по металлической лестнице, чувствуя, как лимфоузлы сдавливают дыхательное горло и пищевод. Он виснет на перекладинах, как мокрая тряпка.