Место - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Горенштейн cтр.№ 165

– А сейчас уже не рад, – сказал я резко и с обидой (надо было не упускать инициативу).

– Что ты, я рад, – заторопился Коля. – Просто мне не очень понятно…

– Щусев болен, – сказал я, – он лежит… И потому делами организации занимаюсь я… Каким образом я здесь? В Москве проездом был Висовин…

– Христофор? – обрадованно крикнул Коля.– Он приехал?…

– Я ведь сказал – проездом. Он меня и познакомил с вашей семьей.

– Да, он бывал у нас в доме, – сказал Коля. – Но странно другое… Ведь мама всегда к нему относилась плохо…

– Мне удалось поговорить с Ритой Михайловной и многое ей разъяснить… Ты будь с ней повежливей, она человек иной формации, многое воспринимает по-иному…

Вообще– то по части доводов своих я нес ахинею, но, странное дело, едва я оставил анализ и начал говорить с Колей легко и необдуманно, как он мне поверил и даже раскаялся в прежнем неверии. А раскаяние этих юношей, как сказано уже, самый благодатный материал для тех, против кого они, по их мнению, совершили несправедливость. И если б не пытки, которым подвергался в концлагере Щусев и которые были для него вечной рентой, по крайней мере, в глазах Коли, то уверен, что именно в данный момент раскаяния Коли из-за нанесенных мне обид я бы сумел оторвать этого юношу от Щусева и опорочить окончательно в Колиных глазах. Но и сделанного было достаточно, тем более учитывая так неудачно начатый разговор.

– Что же далее? – спросил Коля.

– Далее будем отдыхать, – сказал я, – купаться, загорать…

– Ты останешься здесь? – спросил Коля.

– Останусь, – ответил я.

– Хорошо как, – искренне обрадовался Коля, но тут же стал серьезным.– Тебя ищут? – оглядевшись, шепотом спросил он.

– Давай купаться, Коля, – сказал я, – и не думай ни о чем, все хорошо.

– Понятно, – многозначительно сказал Коля. – Знаешь, Гоша, родители хотят поместить меня в клинику лечиться… Особенно мама настаивает.

– Мама тебе добра желает, – сказал я банальность, которая тем не менее на Колю оказала воздействие.– Ты должен перед ней извиниться… При всех, при шофере ты ругал ее так грубо…

– Это верно, – сказал Коля. – Это действительно верно… Я, пожалуй, пойду… Я сейчас подумал, как это ужасно… Мама человек странный, но я не имел права. Мне так нехорошо на душе вдруг стало, меня это мучает… Ты купайся в озере, тут вода хорошая, а я пойду.

– Подожди, Коля, – крикнул я ему вслед.

Произошел явный пережим в другую сторону. Кто знает, что скажет этот честный истеричный мальчик, а особенно что скажет растроганная, также истеричная Рита Михайловна. (Она, безусловно, будет растрогана и все простит. И «суку» и все остальное.) Но не зацепит ли она на порыве Щусева, чего делать никак нельзя, учитывая глубокое уважение Коли к пыткам Платона в концлагере. Нет, примирение матери и сына никак нельзя оставлять бесконтрольным, да и вообще неплохо бы «сбить темп», то есть, чтоб Коля несколько отдышался от овладевшего им вихря всевозможных раскаяний и по отношению ко мне, и по отношению к оскорбленной им матери.

– Коля, – крикнул я, – Коля, подожди.

Но белая Колина рубашка уже мелькала далеко в лесу. Я побежал изо всех сил и схватил Колю за руку, причем невольно стиснув сильнее обычного, так что он даже сморщился и посмотрел на меня опять с тревогой. Мы оба тяжело дышали от бега.

– Что? – спросил Коля.

– Я тоже виноват перед твоей матерью, – сказал я первую пришедшую в голову нелепость, – и тоже хотел бы извиниться… Мы вместе…

– Нет, – сказал Коля, проявляя вдруг строптивость, – не знаю, в чем ты виноват, но я так ужасно… Я бы наедине…

– А вот и она, – крикнул я громко, привлекая внимание Риты Михайловны, которая нервно ходила у дачного забора. (Коля так быстро бежал, что мы успели пересечь весь лес и почти добежали к даче, пока я его догнал.) – Рита Михайловна, – крикнул я, – мы с Колей хотели бы извиниться перед вами…

Я видел, как Рита Михайловна перепрыгнула через канаву, подбежала к Коле и обхватила его. Они оба истерически громко зарыдали. «Как удачен этот мой расчет,– подумал я не без самодовольства.– Кто знает, что бы они наговорили друг другу наедине. Потом не расхлебаешь никаким анализом и никаким прямым напором». Мое присутствие, безусловно, ограничивало их, смущало, и они обходились почти без слов, лишь сжимая друг друга в объятиях и плача без удержу. «Главное погасить нервный порыв,– думал я,– он наиболее безрассуден. Далее будет проще». И действительно, поплакав, мать и сын оторвались друг от друга, и Рига Михайловна сказала:

– Сын мой родной, ты никогда больше не будешь обижать маму?

– Никогда, – искренне воскликнул Коля. – Мне так горько…

– Ну вот и хорошо, – сказала Рита Михайловна, по-моему, уже гораздо более трезвым голосом,– а сейчас мы все слегка перекусим… Приглашай Гошу, и Рита Михайловна посмотрела на меня совершенно по-новому, и во взгляде у нее была какая-то женственная благодарность… Если женщина благодарит мужчину за добро, которое он сделал для ее ребенка, она невольно идет на предел своих чувств, а пределом них чувств является женственность…

«Удивительно все-таки моментами она похожа на Машу»,– отметил я про себя

Потом и вовсе стало хорошо. Мы сидели под деревом в саду и на простом, гpyбо сколоченном столе, накрытом клеенкой (высший шик в среде ботатых ителлигентов), ели грубую и вкусную дачную пищу – копченое сало, свежую, только недавно засоленную капусту, какие-то маринованные груши… После нервного напряжения ели мы много и с аппетитом. Я позабыл про этикет (к счастью, Маша отсутствовала) и жадно грыз ароматные, хрустящие куски капусты с мягким нежным салом и удивительно вкусным ржаным хлебом. (Как выяснилось, хлеб пекла сама Глаша.) Коля также ел мною, и Рита Михайловна все подкладывала нам и подкладывала. Я был совершенно расслаблен в тот момент, как говорится, демобилизован морально и неспособен к противоборству, возникни такая необходимость Может быть, впервые в жизни я был по-домашнему слаб, вдруг на меня такое нахлынуло, и мне крайне приятно было то чувство, незнакомое ранее. Мы с Колей поели так много сала с капустой и ржаным хлебом домашней выпечки, что не могли уже есть вареники, которые Глаша, явно преданная служанка старой формации, подала в деревянном блюде. Глаша была явно обрадована выздоровлением Коли и хорошим настроением Риты Михайловны и чувствовала, что причина успокоения в доме я, а значит, старалась угодить и мне. Вареники, которые подала Глаша, были с вишнями, и к ним в чашке подана была свежая сметана. Коля из баловства, ибо я видел, что он сыт и объелся салом, из баловства взял вареник и надкусил. Брызнул красноватый липкий вишневый сок, и Коля захохотал. Рита Михайловна улыбнулась, чтоб поддержать веселье сына, которое ее крайне радовало. Улыбнулся и я, но не только чтоб поддержать Колю, а вообще всему комплексу тех приятных ощущений, которые в данный момент владели мною. Была ли в тот момент со мной моя идея возглавить Россию? Безусловно, но не в виде болезненно страстного напора, постоянно и ясно передо мной возникавшего, особенно в трудные минуты, а в виде этакого приятного обещания, приятного «завтра», в котором я сейчас не нуждаюсь, но о котором помню и оставляю на закуску. Сейчас, за этим дачным столиком, уставленным вкусной едой, мне, как никогда, очень хотелось хорошо жить. И мечты мои утратили ясность, которая постоянно требует умственного и физического напора… Моя идея была со мной, но она не жгла меня, а мягко лежала у меня под сердцем.