Зимняя вишня - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Валуцкий cтр.№ 56

— Казимеж! — поднялась Доброгнева. — Или ты не король, что унижаешь себя торгом? Если девочке понравилась игрушка, пусть берет так!

— Досконально! Пусть берет так! В свадебный подарок! И оставим этот низкий разговор, дочь моя, вернемся к высоким темам!

Король сел к органу и взял мощный аккорд.

— «Прозит!» — выкрикнул человек. Возле него стояла задетая Анна.

— Дядя, а я не хочу — просто так. Я дам тебе золото, а ты наконец починишь мост, и еще в стене, я видела, дырка…

— Какое тебе дело до той дырки! — сердито воскликнул король. — Это моя дырка, что хочу, то с ней и делаю!.. — С новой силой Казимир надавил на клавиши, но вместо звука раздалось угасающее шипение. Король заглянул под орган.

— Мыши, — уверенно сказала Доброгнева. — Опять меха проели.

— Вот видишь, дядя, — сказала Анна. — Ты себе новый орган купишь. Если хочешь, я дам тебе десять слитков, и еще пять кубков серебряных. Что ты сердишься? Я хочу помочь твоей стране — ведь богатые должны помогать бедным. Даром ты золота не возьмешь, обидишься, а так — Польше хорошо, и Генриху приятно…

— Понимаешь ли ты, что говоришь! — как ужаленный, вскочил Казимир. — Ты оскорбляешь меня! Перед лицом союзной державы! Кроме золота, я вижу, у тебя нет ничего святого!

— У меня дяди — святые! — в запальчивости возразила Анна. — Борис и Глеб, убиенные мученики!

— Папа имеет на этот счет другое мнение.

— Значит, он ошибается!

Все смолкли, потрясенные.

— Кто?..

— Ваш папа.

Казимир задохнулся от возмущения.

— Дочь моя, ты еще и богохульствуешь!

— Они святые, святые!.. И дед мой, Владимир, — тоже святой!

— Владимир?.. Многоженец и братоубийца!

— Это ты — богохульствуешь! — закричала Анна. — Я отцу скажу! Или ты забыл, что это он посадил тебя на престол!

— Что она говорит! — всплеснул руками Казимир. — Я вернул Ярославу восемьсот пленников!

— Анна!.. Казимеж!.. — металась между ними Доброгнева. — Что за спор! Вы же родственники!

— Знать не хочу таких родственников! — кричала Анна.

— Ярослава наш Болеслав бил, — тоже кричал Казимир, — и ваш Мстислав, все били, он только и делал, что бегал в Новгород за подмогой… Он…

Но Анна, исчерпав аргументы, перешла к более действенному методу спора: она беспрестанно нажимала на кубок, и, глуша яростные речи Казимира, механический человек повторял:

— «Прозит!.. Прозит!.. Прозит!..»

В душевной маете бродил Даниил по двору, и не сходил к нему сон в эту ночь.

— Нет, из чаши! Из чаши, а не облатками!.. — вдруг услышал он и поднял голову. Анна сбегала вниз по лестнице, и щеки ее пылали гневом. — И святые наши — настоящие, настоящие!

За Анной торопилась растерянная Доброгнева.

— Девчонка! — перегибаясь через перила, закричал Казимир. — Богохульница! Вот я обо всем напишу Генриху!

— Пиши!.. — обернулась Анна. — Так Генрих тебя и послушал!.. Дырявый король!

— Ярославна! Анна! — спешила за племянницей Доброгнева. — Что пустое к сердцу принимаешь?

— Пустое? Я ему добра желаю, а он меня — богохульницей!.. — Анна увидела Даниила, бросилась к нему. — Даниил! Буди рыцарей, седлайте коней! Едем, немедля!

— Анна… — начал было Даниил.

— Ноги моей больше не будет в этой земле! А когда я стану королевой — мы с Генрихом объявим ему войну!..

И вдруг она уткнулась лицом в грудь Даниилу и горько заплакала. Даниил стоял не шелохнувшись, и рука его застыла на полпути к волосам Анны…

Метались по стенам двора блики от множества факелов и торопливые тени. Крики, ругань, звон железа, конское ржание сопровождали суету неожиданного отъезда.

— Что, Даниил, — донесся сквозь шум до ушей монаха вкрадчивый голос, — сладко обнимать княжну?..

Сарацинский купец сидел в арбе на выезде из ворот и улыбался на себя не похоже.

— Прощай, монах. Ваш отъезд велит и мне спешить. Хочешь, поедем со мной?

— Куда?

— По миру: в земли Аравии и Палестины, в Индию, в Туманный Альбион. Мало ли куда судьба заносит купцов?

— Увы, я не купец, — ответил Даниил и повернулся, чтобы уйти, но сарацин в мгновение ока вновь оказался перед ним и глядел улыбаясь.

— Да, ты не купец. Я забыл: ты — раб. Ты лучший из рабов. Ради господина ты пожертвуешь даже самым дорогим…Ну что ж, ступай своей дорогой. Париж недалек, и Генрих уже готовит брачное ложе…

— Замолчи… — чуя недоброе, простонал Даниил.

— Что тебе до этого? Грех мирских соблазнов ты одолел в себе. Ведь ты не увезешь свою княжну от развратного жениха?

Даниил, не оглядываясь, шагал прочь и слышал за спиной:

— Ты бежишь, монах, значит, ты грешен! Ибо нет человека без греха, иначе бы люди не были смертны. Нет, не раб ты, Даниил, а господин себе — разве не родила тебя женщина от любви и разве не свободен ты от рождения?.. Так убей же в себе раба, истинно тебе говорю: возвысься, Даниил!

Не купец, а Халцедоний в одежде купца стоял перед Даниилом, и сам сатана улыбался его улыбкой.

— Нет! — отпрянул от Халцедония Даниил. — Я знаю, ты подослан, чтобы выведать мои тайные мысли. Но я говорю тебе: нет! Нет!..

— Раб! Неужели ты не чувствовал, как замирала Анна на твоей груди! Это говорю тебе я — человек, я видел сады Семирамиды и держал в объятиях райских гурий!.. Прощай, слепец.

Все ускользало и плыло в глазах Даниила, плыло небо с бледной луной, плыли зубцы стен, плыли предутренние облака, огненные, как волосы Анны.

— Стой!.. — бросился Даниил вслед за тронувшейся арбою. — Если ты и дьявол, то Бог сейчас говорил твоими устами… Помоги! Возьми мою душу, но — помоги!..

Широким шагом ступал Даниил, подставив лицо влажному утреннем ветру. Развевались полы его рясы, меч ударял по ногам, новая, безоглядная решимость освещала глаза.

Он шел в одиночестве, в стороне от процессии, движущейся среди туманных холмов.

Сонно покачивались в седле Роже, всхрапывал, согнувшись до крупа коня, Шалиньяк. Бенедиктус отгонял сон, прихлебывая из фляжки. Зевал Злат; Янка, сидя в телеге, ела вишни, одну ягоду клала в рот, другую — бросала Злату в спину, и глаза ее лукаво щурились, потому что отрок почесывал шею, затылок, глядел даже в небо и до одного в простоте душевной не додумывался: оглянуться назад.

Хмуро шагали пешие воины, звякал металл в охраняемом ими возке.

А в хвосте кавалькады ехала Анна, за ней трусил на осле толстый монах и тянул: