Лезгинка на Лобном месте - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 66

И тут снова пора вспомнить о социальной дисциплине как способе выживания народа в эпоху исторического кризиса. Однако от писательских призывов сама собой социальная дисциплина не вернется, точно так же, как беременность не возникнет от чтения любовных романов. К дисциплине должна призвать власть, а точнее, наглядно ее продемонстрировать на собственном примере. Напомню, что Екатерина Великая сначала привила оспу себе и наследнику, а лишь потом призвала это делать подданных.

Не знаю, как вы, дорогие читатели, но за последние пятнадцать лет в обращениях власти к народу я ни разу не слышал ничего, ни слова о бескорыстии и самопожертвовании во имя будущего Державы. Обращения правительства к народу напоминают скорее отчеты правления не очень успешного акционерного общества перед чересчур покладистыми держателями акций: надо потерпеть еще годок, в следующий избирательный срок, возможно, пойдут дивиденды. Но ведь это лукавство! Мы с вами не акционеры, а граждане – мы не можем продать свои акции и послать все к черту, вложив деньги в более доходное предприятие, например, в американское кролиководство. Разве можно продать Великую русскую равнину и Байкал? Впрочем, в XIX веке, в пору реформ Александра Освободителя, Волгу со всеми портами и пристанями чуть не продали в личную собственность. Имеется такой задокументированный исторический факт. Но вовремя спохватились…

Призывов же к самопожертвованию нет по вполне понятной причине: в ответ народ потребует самопожертвования и бескорыстия от властей предержащих. А ведь это уже совсем другой разговор! Вы думаете, сталинская гвардия во френчах ходила и демонстрировала всяческий ригоризм по глупости? Э, нет, они соблюдали (часто только внешне) взаимный договор с обществом о самоотверженности и бескорыстии во имя исполнения великой задачи – «вытащить республику из грязи». Вытащили, потом снова втащили, потом опять вытащили… Но это отдельный разговор.

Позднесоветская верхушка была уже дамой комфортной, но старалась скрыть свои номенклатурные радости за заборами спецсанаториев и дверями распределителей. Подловато, конечно, зато умно, ведь по радио пели: «Прежде думай о родине, а потом о себе». Кстати, мой опыт общения с руководителями советской эпохи свидетельствует о том, что таких людей, которые думали сначала об общем деле, а потом о своих частных делах, было не так уж и мало. Косилка горбачевской а потом и ельцинской кадровой политики проехалась прежде всего по ним. Полагаю, проехалась целенаправленно: наступало время, которое внезапно прозревший ныне публицист Черниченко очень точно назвал эпохой «Большого хапка», когда даже относительно бескорыстный государственник смешон и неудобен. Помните, как потешались наши смешливые журналисты над «плачущим большевиком» Рыжковым? Как улюлюкали над Бондаревым, сравнившим «перестройку» с самолетом, который взлетел, не зная, куда сядет? А ведь они дело говорили. Извинился перед ними хоть кто-нибудь из прежних зубоскалов? Нет, конечно. У нас извиняются только за имперское прошлое…

Так уж устроено наше общество, что парадигму социальной дисциплины задает властная верхушка, и ничего тут не поделаешь. Не будем рассуждать, хорошо это или плохо: в отношении к исторически сложившимся социально-психологическим особенностям нации такие оценки вообще неприменимы. У американцев, например, явно не так, ведь там, подражая Клинтону, не бросились же все заниматься оральными удовольствиями с секретаршами. У нас, полагаю, бросились бы, как вся элита метнулась вслед за двумя первыми президентами обустраивать личное благополучие в разгромленной стране, телевизионно демонстрируя свое неуклонно растущее благосостояние в то время, когда вымерзали города, не выдавались зарплаты и пенсии, а бойцы и офицеры умирали на площади Минутка в Грозном. Поймите, я не за то, чтобы премьер-министр являлся на пресс-конференцию в своем студенческом пиджачишке, а олигарх оставлял «Мерседес» за квартал от офиса и пересаживался в «копейку». Но должно же быть понимание того, что выпячивание своего благополучия, демонстративные покупки западных футбольных клубов – это для нашей неблагополучной и еще не отвыкшей от относительного советского равенства страны бестактность, чреватая тектоническими социальными последствиями!

И совсем уж мало кто задумывается над тем, что мы обладаем уникальной историко-общественной ценностью – исключительной восприимчивостью населения к тем нравственным знакам, которые подает власть. Но где они, эти знаки? Чего у них там наверху не хватает – знаков или нравственности? Конечно, иной читатель может упрекнуть меня в том, что я унижаю наш великий многонациональный народ, изображая его каким-то нелепым подражателем, тупо ожидающим от властей судьбоносных призывов и прямых указаний. Нет, это совершенно не так. Наш народ без всяких знаков упрямо сопротивляется тому, что в его коллективном бессознательном связано с разрушением страны. Но сколько можно сопротивляться? Или у нас теперь 90 процентов населения партизаны?

Да, у нас низкий порог социальной боли. Мы терпеливые. Степень падения уровня и стандартов жизни подавляющей части народа абсолютно не соответствует, как сказал бы социолог, протестной активности населения. Взять те же веерные отключения электричества и перебои в подаче тепла зимой. Да по северным регионам страны давно уже должны были прокатиться беспощадные «холодные бунты» против отключателей. Однако все протесты сводятся к женскому галдежу возле административных зданий, пассивным голодовкам и каскобитиям шахтеров, а высшие российские чиновники если и страдают, то исключительно от пуль, заказанных политическими соратниками и партнерами по бизнесу.

Эта терпеливость нашего народа исторически сложилась, и без нее, конечно, не было бы ни петровского рывка в Европу, ни сталинской модернизации и уж точно никакой ельцинской приватизации. Но именно эта низкая болевая чувствительность создает у власти иллюзию стабильности и правильности выбранного пути там, где нет ни стабильности, ни пути, а есть одно измывательство над людьми. Помните сказку про Морозко? Россию можно сравнить с Настенькой в зимнем лесу. Она, леденея, на глумливый вопрос деда: «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красавица?» – отвечала согласно своему национальному менталитету: «Тепло, дедушка! Тепло, батюшка!», за что и была вознаграждена. А если, полагаясь на ответы Настеньки, Морозко так бы расстарался, что и вознаграждать ввиду необратимого переохлаждения девичьего организма было бы некого? Тогда что? Боюсь, отношения российского населения с властью напоминают этот печальный вариант русской сказки.

Итак, мы имеем общество, где взаимоотношения власти и народа регулируются сегодня исключительно пиар-технологиями и средствами массовой информации, а не какой-то внятно сформулированной, признанной обеими сторонами общей сверхзадачей и готовностью как тех, так и других ее выполнить. Ведь, согласитесь, нельзя же такой общенациональной задачей признать неуклонное увеличение числа отечественных миллиардеров в списке самых богатых людей планеты! Мы имеем экономику, построенную на «реформах», обобравших основную часть населения и фактически ничего не предложивших взамен. Да, у нас полные прилавки, но если бы советская власть отобрала вклады, сократила пенсии и зарплаты, распахнула внутренний рынок в ущерб отечественному товаропроизводителю, посадила бы науку, культуру, армию, образование на голодный паек, как это было сделано в начале 90-х, полагаю, совковые продмаги ломились бы от икры, а ненадеванным импортом были бы завалены все универмаги от Камчатки до Карпат. У нас изобилие от бедности, а не от процветающей экономики. Да и оно ограничивается десятком крупных городов. В противном случае чем объяснить миллионы беспризорных и нищих? Чем оправдать официально признанный ныне факт сверхсмертности населения нашей страны, которая очень скоро, если угрожающая тенденция сохранится, просто обезлюдеет и распадется? Разве это не чрезвычайные обстоятельства? Разве это не катастрофический форс-мажор, который никак не хотят признавать наши набитые деньгами «мажоры»? Разве все это не требует от власти принятия срочных и чрезвычайных мер?