Она. Мама, ты-то откуда знаешь?
Ирина Федоровна. Журналы надо читать и телевизор смотреть. Женятся — разводятся, женятся — разводятся, а то еще в творческий кризис впадают, кокс нюхают и сексуальную ориентацию меняют. Ты с него справку обязательно спроси!
Она. Какую еще справку?
Ирина Федоровна. Про СПИД и так далее.
Она. Мама, у нас еще ничего не было.
Ирина Федоровна. Ничего? Почему? Больной, что ли? Без справки до себя не допускай!
Валентин Борисович. Самая серьезная неприятность, которую можно подцепить половым путем, это — брак. Но справка не помешает. Мама права.
Она. Жалко, я с вас тогда, двадцать лет назад, справку не спросила!
Валентин Борисович. Деточка, при Советской власти секс был практически безопасен, если не считать парткома и уголовного кодекса.
Ирина Федоровна. Сколько же он зарабатывает?
Она. Не спрашивала.
Ирина Федоровна. А сам он тебе не сказал? Теперь все серьезные мужчины сразу докладывают, сколько зарабатывают. В долларах. Или в евро.
Она. Он пришел на первое свидание с огромным букетом белых роз!
Валентин Борисович. Чем огромнее букет, который дарит мужчина при начале знакомства, тем больше вероятность, что он брачный аферист.
Ирина Федоровна. Пьет?
Она. Нет, по-моему. Как все…
Валентин Борисович. Взаймы брал? Исчезал без объяснений на несколько дней?
Она. Нет, только гриппом болел.
Ирина Федоровна. Дома ты у него была?
Она. Он как-то не приглашал.
Ирина Федоровна. Ясно, бездомный. Жена, небось, выгнала. На твою площадь прицелился.
Она. Саша — вдовец. Я первая, на кого он посмотрел после смерти жены!
Ирина Федоровна. Дура ты взрослая. Кто тебе это сказал?
Она. Он сказал.
Валентин Борисович. Деточка, поверь мне, мужчина, чтобы понравиться женщине, врет еще бессовестней, чем депутат избирателям.
Она. Замолчите оба! Я не хочу вас слушать. Вы мне надоели!
Вера бросается в ванную. Ирина Федоровна и Валентин Борисович спешат за ней. Все трое скрываются в санузле. С балкона выбегает Саша, а следом молодая женщина, одетая как парикмахерша.
Он. Маш, отстань!
Маша. Как это — отстань? Что значит, отстань?
Он. Маша, все закончилось!
Маша. А если закончилось, почему вы обо мне думаете?
Он. Я думал о том, что в моей квартире тебе больше делать нечего. Ты должна куда-нибудь съехать.
Маша (плачет). Куда? Вы же обещали, что мы поедем в Венецию. Сами говорили, когда прикасаетесь ко мне, у вас в пряслах вулкан зажигается.
Он. В чреслах.
Маша. Какая разница! Главное, зажигается.
Нина (появляясь с балкона). «И в чреслах пробуждается вулкан…» Тоже из роли.
Он. Ну и что?
Нина. Я всегда знала, что после моей смерти ты наделаешь глупостей. Но так низко пасть… Ты посмотри на ее лицо!
Маша. На себя лучше посмотри! Краше в гроб кладут.
Он. Не груби! Это моя покойная жена Нина.
Маша. Ой, извиняюсь! Как же я вас сразу не узнала? Но на портрете вы получше…
Нина. Где же вы познакомились?
Маша. В парикмахерской. Я спросила Александра Ивановича: «Вы у меня уже стриглись? Вас я, кажется, уже видела, а вот волосы ваши не помню…»
Он. После рекламного ролика меня стали узнавать на улице.
Маша. Александр Иванович сказал, что он артист!
Он. Актер.
Нина. И конечно, в тот же вечер Маша поехала к тебе?
Маша. Вот еще? В первый день ехать к мужчине — себя не уважать. Александр Иванович меня в бар пригласил. Там и началось…
Нина. И как всегда, с пива?
Маша. Да, он сказал, что пиво примиряет с действительностью.
Нина. А потом он сказал, что пиво без водки — деньги на ветер?
Маша. Откуда вы знаете? Ах, ну да…
Он. Да, я так и сказал. И что же? Я тяжело переживал творческий кризис. В конце концов, человечество открыло алкоголь много тысячелетий назад. И если бы он был вреден, от него давно бы отказались.
Нина. Человечеству в целом, может, алкоголь и не вреден, но тебе персонально противопоказан. (Маше.) А потом он полирнул брютом?
Маша. Ага! Страшная кислятина. Я люблю сладенький шампусик.
Нина. А утром кричал: «Полцарства за коньяк!»
Маша. Точно! Ну, а потом… сами знаете. Разве только чертей не гонял. Но мне-то не привыкать: у нас в Стерлитамаке народ пьющий, а отец мой вообще буйный. Я его так намастырилась полотенцами вязать, что меня даже соседи приглашали, как профи, если кто-то разбуянится. Ваш-то в этом смысле — одно удовольствие: плачет, роли наизусть рассказывает, потом вдруг как загорится, как схватит, как отласкает. Куда там трезвому!
Нина. Это что-то новенькое! Я такого не припомню.
Он. В любви мужчина и женщина соприкасаются лучшими сторонами, а в браке — худшими.
Нина. Это из какой пьесы?
Он. Не важно.
Маша. Да, слов он красивых под этим делом много говорит. Одна беда: на подоконник все норовит вскочить, чтобы обнять… эту… как ее…
Нина. Ноосферу. Один раз обнял. Хорошо, со второго этажа в кусты упал. В гипсе месяц лежал.
Маша. Нет, у меня — ни-ни. Я к нему переехала, неделю его караулила, выхаживала, берегла. Чуть с работы не выгнали. А что Александр Иванович сделал с квартирой! Жуть! Все вымыла, выскоблила. Готовила, стирала, зарплату ему отдавала. У меня с чаевыми хорошо набирается. Жили, как люди. А он вдруг и говорит: «Уходи! Чтобы к моему возвращению тебя не было». (Плачет.) А куда? Я комнату раньше снимала. Дешево. Теперь знаете, какие цены? Куда уходить-то?
Он. Ты рассказывала, за тобой шеф службы безопасности вашей парикмахерской ухлестывает!
Маша. Да, он серьезный, конфеты дарит и замуж зовет.
Он. Вот и выходи за него!
Маша. Эх, вы, Александр Иванович! Явитесь еще ко мне стричься, я вам уши-то обрежу.