Антон, язык которого с утра находился еще без дела, дрожащим голосом спросил:
– Доктор, скажите правду, как бы жестока она ни была: мой друг находится вне опасности? Он будет жить?
– Будет, будет, – успокоила Машенька и, блеснув глазами, добавила: – Какой вы необыкновенно изобретательный человек, Антон! Я просто не устаю восхищаться находчивостью, с которой вы используете малейший повод со мной поговорить.
Антон слегка побагровел.
– Вы что-то слишком часто начали мною восхищаться, – нашелся он. – Придется расставить повсюду сторожевые посты и удвоить бдительность.
– Молодые люди, скорее за стол! – послышался издали голос Ксении Авдеевны. – У нас такое творится!
– Я еще потом с вами поговорю, – угрожающе сказала Антону Машенька. – Побежали!
Нас ожидал совершенно потрясающий сюрприз: на столе возвышалось огромное блюдо пышных, румяных и необыкновенно аппетитных блинчиков! Все сидели с набитыми ртами и восторженно мычали. Это был настоящий лукуллов пир, вакханалия, гимн обжорству. Восторгам не было конца. А виновник торжества, дежурная кухарка Раков, скромно сидел в сторонке и нехотя, морщась и отмахиваясь, принимал поздравления. Вездесущий Потапыч, знавший все секреты, рассказывал, что разбудил Ракова по его просьбе в пять утра и был буквально потрясен, увидев, с каким искусством стряпает Илья Лукич.
– Подумаешь, блинчики, – ворчал Раков, весьма, однако, довольный произведенным впечатлением, – я как-никак десять лет был поваром в ресторане. Эх, деваляйчики какие готовил, соуса, бисквиты! Языки проглатывали!
Блинчики были восхитительно вкусные, и все так наелись, что даже обрадовались, когда кончилась сметана. Но Раков немедленно притащил из кухни… тарелку клубничного варенья, и восторги вспыхнули с новой силой. А когда на десерт мы получили по чашке холодного, с каким-то чудным ароматом компота, Юрик и Шурик выскочили из-за стола, подхватили Ракова и завопили:
– Качать его, качать!
Мы откликнулись на призыв, и довольно-таки весомая туша Ракова несколько раз взлетела в воздух. Только Борис сунул руки в карманы, демонстрируя свое особое мнение: он еще не мог примириться с перевоплощением «лодыря и симулянта».
– Работу Ильи Лукича нужно отметить приказом по коммуне, – шепнула Борису Машенька. – Обязательно!
Борис нехотя кивнул: желание Машеньки – закон…
– А что будет на обед, миленький Илья Лукич? – тормошила героя Ксения Авдеевна. – Поучите меня, пожалуйста.
– Да, да, Илья Лукич, – профессор уважительно поклонился, – как лицо заинтересованное, присоединяюсь к просьбе предыдущего оратора.
– Хорошо, пойдете со мной, – важно ответил Раков. – Только одно условие: язык держать за зубами! Меню должно быть секретом, это мой принцип.
Дрова на день были заготовлены. Глюкозу и курятник Потапыч великодушно взял на себя, и поэтому все отдались блаженному отдыху. Игорь Тарасович с Зайчиком отправились вскрывать очередной курган, Лев Иванович уселся на веранде с губной гармоникой и нотной бумагой: сочинялось новое музыкальное произведение. Юрик и Шурик обучали игре в баскетбол Бориса, я читал книгу, а Машенька и Антон, раскачиваясь в гамаках, вскрывали друг у друга недостатки и поднимали друг друга на смех – игра, которая, по моему глубокому убеждению, была не столь безопасна, как это казалось ее участникам. Размышляя об этом, я незаметно для себя уснул, доставив большое удовольствие и себе и Машеньке (мы заметили, что она радовалась как дитя, когда нам перестало хватать девятичасового ночного сна).
Разбудил меня какой-то непривычный шум. Я приподнялся и – не поверил своим глазам: к берегу подходил катер! Возбужденно переговариваясь, на берегу толпились все члены коммуны.
– Мимо проезжал, решил газеты подкинуть! – вы крикнул моторист, бросая Потапычу конец.
Катер пристал к причалу, и мы с волчьей жадностью набросились на газеты. Потапыч о чем-то говорил с мотористом, а мы возбужденно сообщали друг другу новости. И тут я обратил внимание на Машеньку: она держалась чуть-чуть в сторонке и была чуть-чуть не такая, как всегда. Сверкнула мысль: ведь пришел катер! Я посмотрел на своих друзей: они тоже были взволнованы и тоже искоса поглядывали на Машеньку. И мне вдруг захотелось, чтобы катер-искуситель скорее ушел, чтобы исчезла эта вдруг возникшая напряженность. И по глазам своих друзей я понял, что они думают о том же.
– Спасибо за газеты, Григорий, – поблагодарил моториста Потапыч. – Через две недели ждем, приезжай к обеду.
– Приеду, не беспокойтесь!
Взревел мотор.
– Отдай концы!
И здесь произошел случай, навсегда вошедший в летопись коммуны имени Робинзона Крузо.
– Стой! Подожди! – послышался крик.
Все оцепенели. Борис сжал кулаки и сделал шаг вперед, но в него с двух сторон вцепились Машенька и Зайчик.
– Давай быстрей! – выкрикнул моторист. – Кидай чемоданы!
– Пошли, товарищи, – сухо сказал Ладья, и мы, обходя Ракова стороной, молча зашагали наверх. Машенькины глаза подозрительно заблестели. На душе было противно и сыро. Стрекот мотора отдалялся.
– Ишь, жмет! – повернувшись к озеру, воскликнул Шурик. – Ой!
Мы оглянулись.
На причале, не сводя глаз с удаляющегося катера, сидел Раков. Рядом с ним стояли его чемоданы.
– Н-да! – радостно выдохнул профессор. Машенька вспыхнула. Борис, ни слова не говоря, помчался вниз.
– Илья Лукич! – окликнул он неподвижного Ракова. – Илья Лукич!
Раков не шелохнулся.
– Илья Лукич, – повторил Борис, дотрагиваясь до его плеча.
Раков медленно повернулся.
– Ну чего? – хмуро спросил он.
– Извините, Илья Лукич. Позвольте, я помогу вам отнести чемоданы.
ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
По настоянию Игоря Тарасовича мы отправились на обход острова. Мысль о том, что мы живем на неподнятой археологической целине, не давала ученому покоя. Недавние неудачи только разожгли его пыл. Ему мерещились валуны с надписями тысячелетней давности, курганы-могильники с бесценными для науки костями, дощечки, бусы и клады.
– Неподалеку от Новгорода, – мечтательно произнес он, – не так давно нашли прелюбопытную берестяную дощечку: некая Настасья писала Петру, что ее муж Василий уехал торговать кожами и приедет только через месяц. Это говорит…