Семейная книга - читать онлайн книгу. Автор: Эфраим Кишон cтр.№ 57

— Господин спасатель, — я прибегаю к помощи властей, — ну разве можно утонуть здесь, в детском бассейне?

— Еще как, — отвечает соломенная шляпа, — очень даже запросто…

Любой другой отец просто потащил бы сына силой в воду, но я, господа, не таков. Я люблю своего сына, несмотря на его недостатки, на его страхи, более того, я никогда не любил его так, как сейчас, именно сейчас, когда он дрожит всем телом, такой несчастный, такой глупый, черт побери.

— Давай заключим джентльменское соглашение, — предлагаю я, — я тебя не трогаю, но ты сам заходишь в воду по колени, и, если тебе понравится, ты остаешься, а если нет, выходишь и закончили, ладно?

Он плачет, но делает нерешительный шажок вперед. Результат: не нравится, не остается, выходит и закончили. Амир снова на суше, на этот раз уже плачет легально. Он издает приглушенные всхлипывания, выкрикивая время от времени «мамочка». Это в его стиле — звать маму на помощь во всех случах жизни, даже когда она дома за ним гонится, чтобы придушить.

— Амир, — замечаю я, — если не зайдешь в воду, телевизора сегодня вечером не будет.

Это было слишком жестоко. Сын рыдает уже реверсом. Вода бассейна становится соленой.

— Но это же так просто, — настаиваю я, — протягиваешь руки вперед и считаешь — раз, два, три… четыре…

Ладно, не могу же я одновременно плыть и считать, так меня никто не учил. Я ведь не пловец, я писатель. Амир стоит на ступеньках и занимается эскалацией. Вокруг него уже собралась публика, жадная до развлечений. Я выскакиваю из воды, и Амир спасается бегством, плач усиливается, но он попадается в мои сильные руки. Я тащу его обратно учить свободному плаванию.

— Мамочка! — плачет Амир. — Я боюсь!

Эта картина мне откуда-то знакома. Да, да, так отец тащил меня в бассейн, и я тоже вопил до потери сознания, только по-венгерски, такова жизнь, столкновение поколений неизбежно. Отцы ели кислятину, а сыновья вопят.

— Только не в воду! Не в воду, мамочка!

Я держу его в воздухе в полуметре от поверхности воды, и он сквозь плач заявляет, что тонет.

— Раз, два, три, — командую я, — плыть!..

Ребенок рыдает, но делает движения руками. Это в какой-то мере обнадеживает, но я все же собирался учить его летать. Я медленно и осторожно опускаю орленка на поверхность воды. Он сражается за свою жизнь, переходит на разговорный арабский [16] , но я все же сильнее, потому что я более спортивен.

— Плыть! — слышу я собственное рычание, — раз-два-три…

Он меня укусил! Он укусил руку, кормящую его или, как минимум в этот момент, поящую, он кусает мышиными зубами своего отца, который всю жизнь дарил ему только любовь. Я сую его между ног и обхватываю за дрожащую талию железной хваткой. Его руку я двигаю своими руками вперед и назад, раз-два-три, ты у меня поплывешь, даже если для этого придется тебе выпить весь бассейн!

Н-е б-о-я-т-ь-с-я!

Когда-нибудь он мне спасибо скажет за то, что я научил его справляться с волнами. А сейчас он брыкается. Его ноги, относительно свободные, постоянно молотят меня по спине в ритме плача. Его лицо искривлено плачем, он постарел за этот час на целый день. Я пихаю его глубоко в волны. Напьется водички? Пусть выпьет хоть океан! И моего отца тоже так дедушка держал меж мускулистых ног, плыть! Давно я не испытывал такого сдерживаемого гнева по отношению к какому-либо созданию во Вселенной, ну чего здесь бояться, черт побери, чего?

— Господин, — дотрагивается до моей спины спасатель, — оставьте этого ребенка в покое!..

Вместо того чтобы помочь отцу преодолеть трудности воспитания, вместо того чтобы предложить пробковый пояс, вместо того чтобы продвигать дела, этот спасатель приходит на помощь орущему меньшинству. Я поднимаю орленка и возвращаю его на берег с нескрываемым презрением. Сын становится на ступеньки и рыдает, как еще никогда не рыдал. А я бросаюсь в волны… Я элегантно прыгаю, чтобы показать этому дурачку, что он потерял. Я загребаю как положено, но что-то тут не получается… как будто нет координации рук и ног, как будто я тону… не как будто… ой, мамочка! После одного урока для сына я уже разучился… разучился плавать…

Часы пробили одиннадцать с половиной, а нам с женой домой идти не хотелось. Мы смотрели вульгарный спектакль в театре и обсасывали его со всех сторон. Мы прогулялись немного по центральной улице Дизенгоф, залитой огнями, и решили закончить приятный вечер достойным образом.

— Давай, — предложила жена, — выпьем чашку чаю…

Мы зашли в первый попавшийся ресторанчик. Он был маленьким, но уютным, с цветными неоновыми огнями, сверкающей кофейной машинкой и двумя переодевающимися официантами. Помимо них, там был еще лишь один лысоватый человек, который мыл бар грязной тряпкой. С нашим приходом он прекратил это, посмотрел на часы, сказал что-то одному из официантов, затем снова надел белый жакет, знавший лучшие времена. Общественное напряжение висело в воздухе, но мы его игнорировали и уселись за столиком с непроницаемым видом.

— Чаю, — бросил я персоналу, — два!..

Официант, по-видимому, колебался несколько секунд, затем тяжелой поступью направился на закопченную кухню. Мы слышали, как он обращается к кому-то за дверью голосом, преисполненным ненависти:

— Есть еще кипяток?

А тем временем второй официант начал складывать столики на улице. Он делал это энергичными движениями, как будто хотел этим обозначить безжалостно уходящее время. Второй официант подбежал к нам рысцой с двумя стаканами чаю и поставил их на наш столик с нервным выражением лица. Мы размешали чай, чтоб он слегка подогрелся, и принялись обсуждать вульгарный спектакль.

— Извините, минутку…

Это был лысый. Он поднял наши стаканы и стащил со стола скатерть, испещренную пятнами. Мы на это не реагировали, ибо поверхность голого стола была гладкой и приятного цвета, а тем временем первый официант снял белый жакет, появился в двери в голубеньком плаще и чего-то ждал. Второй официант закончил складывать столы и выключил наружную неоновую рекламу.

Во мне стали нарастать сомнения.

— Послушай, — прошептал я жене, — может, они хотят уже идти домой?

— Возможно. Не смотри вверх!..

Напряжение росло с каждой минутой. Было ясно, что нам нельзя проявлять ни малейших признаков слабости, поэтому мы продолжали бодро шептаться, одиноко сидя за столиком. Через какое-то время к нам подскочил официант в голубеньком плаще и ткнул мне под нос тарелку со счетом. Я отодвинул посуду, и плащ отступил. Лысый снял шляпку жены с вешалки и нежно положил ее на столик.

— Спасибо, — поблагодарила жена, — у вас есть пирожные?

Лысый содрогнулся и взглянул назад, на второго официанта, который причесывался у зеркала. Молчание продолжалось целую вечность, но все же к нам вышел официант в плаще и швырнул нам порцию пирожных с сыром. Жена уронила вилку, и возникла необходимость принести другую. Не спрашивайте…