Советник президента - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Мальгин cтр.№ 44

— Да нет, пожалуйста, — в замешательстве пробормотал Присядкин. Он никак не мог вспомнить эту Люсю.

— Я Люся Ди-тя-те-ва, — раздельно произнесла Люся, как будто этим она могла помочь присядкинским мозгам.

— Здравствуй, Люся, — сказал он. Что-то забрезжило в его памяти, но пока еще ни во что не оформилось.

— Нет, Игнатий, ты меня забыл… Ничего удивительного, столько времени прошло. И все мы, надо признать, изменились, — Люся горестно вздохнула и поправила прическу. — Так я тебе напомню. Шестьдесят пятый год, город Тула, улица Маресьева. Толю Кузнечикова помнишь?

Толю Кузнечикова Игнатий, естественно, помнил. Это был его ближайший приятель: в конце пятидесятых вместе учились в Литинституте, а в шестидесятые годы печатались в одних и тех же журналах, ну и разумеется вместе проводили время. Поначалу так же, как и Игнатий, Кузнечиков болтался на всяких там Братских и Иркутских ГЭС, воспевал трудовой подвиг народа. Но если Присядкин со своей чеченской повестью «прозрел» только при Горбачеве, а перед этим двадцать лет молчал в тряпочку, Кузнечиков прославился раньше. Он всей душой поверил в хрущевскую «оттепель» и в 1966 году опубликовал в журнале «Юность» повесть «Бабий яд», которую немедленно признали антисоветской и обрушили на Кузнечикова громы и молнии. Немногие знали правду, каким образом скандальная повесть попала в журнал. Дело в том, что в то время Кузнечиков жил в Туле, в Москве бывал наездами, и в литературных делах ему в основном помогал Присядкин. Помощь обычно заключалась в следующем: Игнатий время от времени привозил ему в Тулу того или иного литературного чиновника, Кузнечиков же специально для таких случаев организовал у себя на квартире нечто вроде борделя. Там привезенных Игнатием чиновников обслуживали разбитные местные девахи. С девахами за оказанные услуги расплачивались, естественно, не дорогие гости, а гостеприимные хозяева — Кузнечиков с Присядкиным. И вот уважаемая Людмила Васильевна как раз и была в прошлом одной из таких девиц, как принято выражаться, «легкого поведения», причем, пожалуй, лучшей из всех. Как только она назвала Кузнечикова, Игнатий сразу ее вспомнил, хотя печать времени, конечно, не могла ее не коснуться. Именно ее подложили молодые писатели под Бориса Полевого, главного редактора «Юности». Полевого лично привез в Тулу Присядкин. Довольный Полевой, уезжая, увозил в портфеле рукопись «Бабьего яда», даже не предполагая, какой резонанс это произведение вскоре вызовет. Он дал Кузнечикову честное мужское слово опубликовать рукопись, и сделал это. Помогло удивительное стечение обстоятельств. Совпало все: и то, что бордель располагался на улице, названной в честь героя «Повести о настоящем человеке» (если кто не помнит, автором повести был Борис Полевой), и угодившая главному редактору знойная Люся, и самое главное — удачный политический момент. Повесть была сдана в набор в тот краткий период, когда Никиту Сергеевича уже сняли с должности, но Леонид Ильич еще не дал ценных указаний о правильном направлении идеологической работы. Если читателю интересно, могу рассказать, как события развивались дальше. Кузнечикова за повесть мощно проработали. Тем не менее, ко всеобщему удивлению, спустя три года его послали в длительную творческую командировку за границу. И куда! В Лондон! Ему поверили, что он едет на берега Темзы собирать материалы для книги о Ленине. Якобы к столетию Ильича книжку решил написать. Удивились все, но не Присядкин. Потому что как раз в те годы их с Кузнечиковым регулярно вызывали в КГБ, и там с ними проводились длительные беседы, каждый раз завершавшиеся подписками о неразглашении. И тот, и другой отвечали на многочисленные вопросы, касающиеся разных людей и событий. Поэтому когда Анатолий объявил ему о поездке, Игнатий ни на миг не усомнился, что на самом деле его друга отправил в Лондон вовсе не Союз писателей, а совсем другая организация. Перед отъездом Кузнечиков вел себя странно. Навестил друга, которому за год до этого отдал Библию и потребовал ее обратно (при этом ничего из своей богатой библиотеки с собой не взял, она так и осталась на родине). Потом явился к секретарю Тульского писательского парткома и отдал ему свой партбилет со словами: «Береги его. Это самое дорогое, что у меня есть». В Москве же навестил легендарного Сырокомского в «Литгазете», два часа полоскал ему мозги, предлагая написать из Англии о том и об этом. Сырокомский, наконец, сдался и дополнительно к писательским командировочным выдал ему 100 инвалютных рублей аванса (разумеется, никаких статей Толя писать не планировал). В Лондоне Кузнечиков на второй же день попросил политического убежища (при том, что дома у него остались в заложниках у советской власти мать, жена, девятилетний сын и беременная любовница). Потом он стал выступать на всяких вражеских голосах, да при этом нахваливать своего друга Присядкина. Игнатий, будучи членом КПСС и вполне благонадежным карьеристом, тут же наложил в штаны. И когда их общий куратор в органах поинтересовался у Присядкина, как такое может быть, и не заодно ли Присядкин с подлым двурушником, Игнатий заявил: «Ему верить нельзя! Вы же, надеюсь, не верите ему, когда он такие ужасные вещи про Советскую власть пишет. Вот и все комплименты в мой адрес — подлое вранье…» Это было остроумно, товарищи из органов над этой фразой посмеялись, они даже долго потом в своем кругу передавали ее из уст в уста, она, как говорится, вошла в анналы. Но все-таки доверять Присядкину перестали, и больше его информацией не пользовались. И он еще легко отделался. Жене беглеца, тоже писательнице, с того момента не удалось издать ни одной книги — она попала в «черный список». Но больше всего не повезло любовнице (она числилась литературным секретарем Кузнечикова): после родов ее лишили материнских прав и осудили по статье 210 УК СССР «3а содержание домов разврата и сводничество». Досталось и Полевому: за две недели до бегства Кузнечикова тому приспичило включить его в члены редколлегии журнала «Юность». И потом из уже напечатанного двухмиллионного тиража очередного номера содрали два миллиона обложек, на которых публиковался список редколлегии, и напечатали обложки заново.

— Игнатий, — стонала от умиления Люся, усевшись напротив него, — как я рада, как я рада, что ты выбился в люди. А ты знаешь, после того, как Толя уехал, я пыталась найти тебя в Москве, но не смогла. Мне девочки рассказывали, что ты перенес нашу точку в столицу. И я хотела там еще поработать, с интересными людьми пообщаться. Это была чистая правда. Разведшийся с первой женой Присядкин действительно организовал у себя в квартире предприятие по точному образцу и подобию того, что было у Кузнечикова в Туле. Тот же Полевой, да и многие другие главные редактора, да и рядовые работники журналов, газет, издательств принимались там Игнатием на высшем уровне — с водочкой, закусочкой, девочками. Девочек всегда было несколько, на выбор. Это очень помогало его литературной карьере. Ну то есть не помогало, конечно, обрести популярность в современном смысле слова — графоманом Присядкин был, графоманом и остался, и публика была к нему равнодушна. Но его библиография тех лет впечатляет — огромный список опубликованных повестей и рассказов!

— А помнишь, Игнатий, Толину квартиру на Маресьева? Она была на первом этаже, — мечтательно закатив глаза, углубилась в воспоминания незваная посетительница, — шторы были всегда задернуты, и все девушки ходили по квартире голые. Это было Толино условие. Настоящая богема! Я иногда неделями там жила абсолютно обнаженная. Да и ты ведь, когда приезжал, сразу все с себя скидывал, и тоже голый ходил. Я же помню. Ой, как же давно это было! Любовь к обнаженке, кстати, у Игнатия так и осталась с тех лет. Он и до сих пор, не взирая не присутствие домашних, любил расхаживать по квартире совершенно голый, тряся седыми причиндалами. И то, что в освещенные окна его могут увидеть жители расположенного под углом соседнего крыла, его только возбуждало. Он даже специально не задергивал шторы. И приезжая на заграничные курорты, первым делом выспрашивал, где тут у них нудистский пляж, и тащил туда с собой Валентину. В любимой Германии нудистские пляжи были в каждом городе. Но Люсины воспоминания не очень порадовали Игнатия. Что-то она углубилась в ненужные подробности. Чего доброго, начнет сейчас вспоминать коллективные оргии, в которых они с ней по молодости лет участвовали. Люся, кажется, забыла, в каких стенах они находятся. У этих стен, Игнатий не сомневался, есть уши…