Бабье лето медвежатника - читать онлайн книгу. Автор: Енэ Рейтэ cтр.№ 16

– Вам ведь известно, какой властью обладает Прентин…

– Слушай, парень, отвязался бы ты от меня!

– Как прикажете вас понимать?

– Допустим, револьверы в вашем городе умолкли, но звонкие пощечины, надеюсь, не запрещены. А то у меня давно руки чешутся! – С этими словами Пенкрофт оставил своего спутника, ошеломленно застывшего на месте.

Однако радоваться было рано. Едва он сделал несколько шагов по направлению к вожделенному вокзалу, как его снова остановили. Та старуха, которая накануне вечером наказала Пенкрофту остерегаться Эдгара и Билла, опять затащила его в подворотню.

– Ну, вот что, милейший! Либо сей момент проваливай из города, либо усыновляй Эммануэла! Третьего не дано!

– Еще как дано! – взбеленился Пенкрофт. – Остаюсь в городе и никого не усыновляю!

– Так и передать Лизелотте?

– Вот именно. А еще скажите, что с прошлой жизнью я завязал и о Лизелотте больше слышать не желаю! Она подло обманула меня.

– Что-о?! Да как ты смеешь бросаться такими обвинениями в адрес моей матери и бабушки ребенка? За это заплатишь по отдельному счету, Эдгар и Билл с тобой разберутся!

– Ваша мать обманула меня, уверяя, будто бы вы – кроткое и милое создание. А Эммануэла определите в какой-нибудь нью-йоркский лицей. За мой счет!

Окончательно выйдя из себя, старуха в сердцах на него плюнула.

– Ваш Эдгар – слабак, а на Билла я сам плевать хотел! – подытожил дискуссию Пенкрофт и поспешно ретировался.

Вдали уже показалась аллея пальм и алоэ, ведущая к вокзалу, как вдруг из ближайшего дома вышел редактор Кёдлингер – в сюртуке а-ля Франц Иосиф, при цилиндре и зонтике и, по обыкновению, босой. Под мышкой у него были зажаты две картины.

– После обеда прошу за остальными, – любезно улыбнувшись, бросил он с порога, и пенсне дрогнуло у него на кончике носа. И тут он заметил Пенкрофта. – Скажите, где вы живете? Как-нибудь наведаюсь взглянуть на ваши картины.

– Почту за честь… А вы, господин редактор, все капиталы на картины тратите?

– И вам желаю того же, мой милый. Простужен я.

– Где вас угораздило?

– Благодарю вас, взаимно.

Похоже, это город, где не только молчат револьверы, но и процветают чокнутые.

Пенкрофта необычайно забавлял господин Кёдлингер, дававший осмысленные ответы, но не на те вопросы. Однако владелец конфискованных картин, скрежеща зубами, смотрел вслед уходящему чудаку.

– Проклятый! Унес лучшие мои картины!

– А вы бы не давали!

– Издеваетесь? Будто не знаете, что Прентин распорядился ни в чем не препятствовать этому придурку!

Знать бы еще, что за фрукт этот Прентин… Впрочем, не зря говорят: много будешь знать – скоро состаришься. Ну их всех в болото – коллекционирующих картины придурков, бравых ковбоев, разгуливающих с пустой кобурой, сироту Эммануэла и старика Штербинского, которого неизвестно как зовут!..

А вот и вокзал. Навстречу ему вышел начальник станции.

– Как поживаешь, сынок? – с грустной улыбкой поинтересовался он.

– Решил уехать. Когда ближайший поезд на Нью-Йорк?

– Для тебя, сынок, – никогда.

– Что за шутки?! – рассвирепел Пенкрофт. – Кто распоряжается железными дорогами в Техасе?

– Прентин, – бесстрастно ответил начальник, пожимая плечами. – И не ори на меня, я тут ни при чем. На, читай!

Он протянул Пенкрофту печатное распоряжение:

«Бенджамину Вальтеру запрещено покидать Филиппин по железной дороге.

Прентин».

– И вы подчиняетесь этому дурацкому приказу?

– Не понимаю тебя… Да во всем городе не сыскать человека, который бы после такого распоряжения осмелился прогреть топку, поднять пары и дать сигнал к отправлению, зная, что в поезде сидишь ты!

– Ладно! Этого дела я так не оставлю!

Пенкрофт в ярости развернулся и ушел. Ничего, попробуем добраться на своих двоих! Он двинулся по направлению к шоссе, однако при выходе из города путь ему преградили пятеро всадников, поспешно выехавшие из-за деревьев.

– Ни шагу дальше! Прентин запретил тебе покидать город!

Выходит, он угодил в капкан. Но ведь Вальтер честно предупредил его, посоветовав держаться подальше от Филиппона. Как же теперь быть?… Из раздумий Пенкрофта вывел невесть откуда вынырнувший пожилой усатый толстяк в вызывающе ярком ковбойском наряде.

– Сынок… – негромко проговорил он. – Хочу, чтобы ты знал: все вышло по-твоему, храни тебя Господь! Все мы очень тебя жалеем.

– В чем дело? Эй, постойте! Куда же вы? – заорал Пенкрофт вне себя от злости, но толстяк уже скрылся за ближайшим домом.

Что все эти намеки означают? Ни у кого не допытаешься!

Пенкрофт решил пообедать в придорожной харчевне, где повар-китаец под ярким матерчатым навесом ловко управлялся чуть ли не с десятком сковородок. Когда он хотел расплатиться, китаец украдкой огляделся по сторонам и шепнул:

– Гостем будешь… Моя любить мистер Вальтер!

– Нужна мне твоя любовь!..

Пенкрофт швырнул деньги и ушел. До сих пор ему казалось, будто бы все его беды проистекают из того, что Бенджамина Вальтера здесь ненавидят и каждый норовит свести с ним счеты, кто ножом, кто ружьем… Теперь же стало ясно, что в Филиппоне его подстерегает куда более страшная опасность.

Здесь Вальтера любят, сочувствуют ему. И притом нигде и никогда еще Пенкрофт нутром не чуял столь удушающего запаха пороховой гари. Дания по сравнению с этим городом – парфюмерная фабрика. Здесь в наэлектризованном воздухе собираются грозовые тучи – предвестники мрачных событий.

Толстая старуха креолка, гадалка с огромными кольцами серег в ушах, попыхивала трубкой, примостившись на ступеньках у входа в храм. Она мягко коснулась одежды проходившего мимо Пенкрофта.

– Да пребудет с тобой Мадонна, сеньор… Не сомневайся, тебе уготовано место на небесах.

На небесах, когда у него столько дел здесь, на земле!..

Пенкрофт вознамерился было уединиться у себя в комнате. Он стремительно взбежал по ступеням, но на лестничной площадке перед ним вдруг возник старый лакей Штербинский.

– Упокой Господь вашу душу, мистер Вальтер.

Пришлось сделать глубокий вдох, чтобы сразу же на месте не порешить старикашку.

– С чего это все здесь решили заживо похоронить меня?! Что означают ваши жалостливые охи-вздохи?

– Что поделаешь, мистер Вальтер! У меня доброе сердце…

Ну ладно, добросердечный ты мой, выколочу я из тебя всю подноготную!