Я и Софи Лорен - читать онлайн книгу. Автор: Вячеслав Верховский cтр.№ 16

Я недавно подсчитал, хронологически: это было ровно двадцать лет назад. Помню, позвонил:

– Верховский, ты?

Я кричу свое решительное:

– Нет! – потому что знаю: не отдаст. – Говорю тебе на бис, что денег – всё!

– Что, Слава, «всё»?! Всё только начинается! – и денег он не просит ничего – как раз напротив! – У меня большой сегодня праздник! Ты же друг! Хочу, чтоб ты со мною это счастье… В смысле радость… В общем, разделил!

А я ж люблю, когда со мною делятся:

– Валяй!

– Знаешь, где гостиница «Донбасс»? – еще б не знать! Идти здесь… В общем, рядом. – Там еще сбоку есть комиссионный магазинчик. Ну и вот. Я прикупил себе шикарную кровать, чтоб наконец-то!..

Я уже представил ту кровать!

А тогда она была еще жива, гостиница «Донбасс», в старом довоенном исполнении. Там и вправду был комиссионный, и назывался, помню, он «Виола». Есть еще такой ансамбль, у нас, в Донецке, но я не про ансамбль – про магазин.

Так вот, звонит мне, значит, Петя, вдохновенный. День был хороший, многообещающий… Правда, я не знал еще, чего… Чего он, в смысле, обещает, этот день. И опять, на всякий случай:

– Денег нет!

– Вот, заладил: денег нет! А мне не надо! Я уже купил! Но на кровать я выложился полностью. И до дома не хватает, понимаешь… – А проживал он то ли на Буденновке, то ли вообще в своем Мандрыкино, в общем, однозначно черт-те где. А «Донбасс», гостиница которая, – от меня совсем недалеко. И Петя просит… Нет, совсем не денег, а:

– А можно, чтобы?.. Моя кровать переночует у тебя? А завтра утром на рассвете я за ней заеду и самовывозом я сам ее и вывезу с утра?

Мне даже показалось: Петя выпил. Как всегда. А здесь еще на радостях. И так витиевато изъясняется.

Я говорю:

– Петь, – я говорю: – Ну что ты, Петь?! Ну, с комиссионки! – говорю. Брезгливый я. Мне еще его кровать не улыбалась! И такие нехорошие предчувствия! Тут и бабка просекла:

– Еще чего! Ни за что и никогда! Вот так! Нам ни к чему чужие тараканы!

Мама уточнила:

– И клопы!

Бабка:

– Во! И, разумеется, клопы! – и брезгливо так: – Комиссионка! Через мой труп ему у нас кровать!

– Слава, только ты, ты настоящий! – в смысле друг, взмолился Петя.

Но я в трубку лишь руками развожу.

Тут Петя в голове своей решился:

– А ну-ка дай-ка трубку своей бабушке! – и что-то произнес, как заклинание. Вижу – та меняется в лице:

– Ой, ну что же вы молчали?! – на Сурепку. – Ой, ну тогда ж совсем другое дело! – раскраснелась. – Это ж надо! – потрясенная, и нам: – Господи! Оказывается! Этот Петя зять, вы представляете?! Самого профессора Куперника! О, Куперник! – и уже к Сурепке, снисходя к его кровати секонд-хенд: – Пусть тогда у нас переночует! – и тут же спохватилась: – Но только на одну! – чтоб только ночь. – Ох же, Слава, что же ты молчал?! – и снова Пете, так учтиво: – Ждем вас видеть!..

Куперник для нее – это святое! Бабка обожала передачи, где их автор Михаил Овсеевич Куперник на донецком телевидении, сам, – рассуждал о протопопе Аввакуме, о насущном хлебе, о барабашке, о болезни СПИД… Куперник был энциклопедически подкован. А от такого наша бабка – просто млела…

И Сурепка – тонкий он психолог – эту слабину у телезрительниц, особенно у пожилых, конечно, знал.

В общем, бабку Петя уболтал. А что же дальше?

Я:

– Ну, завози! Куперника одобрили! «Ждем вас видеть», всякое такое…

Но Петя… Как-то странно он себя:

– Та ты знаешь, Слава… – мнется-жмется.

Что опять не так?! Уже достал!

А Петя голову скребет так энергично, он не понимает: в трубке слышно же! И:

– Слава, ты же рядом, подбеги! И мы с тобой ее играючи, вручную. К тебе… Недалеко… Перенесем. А завтра утром, – заканючил, – самовывозом… – И слышу: в трубке он почесывает плешь.

Я сорвался:

– Петя, ты сдурел!

– Да, я сдурел.

И этим он меня обезоружил.

Я, как неумный, выскочил из дома. Как не совсем здоровый, побежал… Я ж Петин «друг»! Чтобы стоя у подножия Сурепки, ощутить себя уже кретином окончательным.

Петю из комиссионки уже выперли. И даже дали на дверях «Переучет», чтобы Петя больше к ним не сунулся. Он же просто всех заколебал. Своим Кантом и Ортеги-и-Гассетом. Он втирал им про экст… экс… Спасибо, точно! Эк-зис-тен-ци-а… Вот, я даже не могу произнести. А он умел! И еще читал свои стихи. А, и, возвращаясь к философии, доказывал примат чего-то там над чем-то: Петя был подкован, как никто! И так же пил…

В общем, чтобы долго не томить: от Сурепки очумели и в «Виоле»..

Петина кровать уже на улице, перегораживая тротуар с людским потоком. И люди, там же место оживленное, огибают Петину кровать со всех сторон, постоянно спотыкаясь об нее же. И под большим вопросом смотрят на Петра, на чем свет лаская теплым взором.

Как говорится, жизнь прекрасна! И это мы всего еще не знаем!

А кровать громоздкая, на совесть.

Даже, помню, я ему панически:

– Петя, ну какая же огромная!

– Так ведь и я не мальчик, – забухтел, – под метра два, – несмотря что он по паспорту Сурепка.

Я:

– Ну что, подняли?

И он ответил, за слова цепляясь языком:

– Совершенно вот именно, Слава!

Так как я же знаю, где живу, я и возглавляю ту кровать. А Петя уцепился за корму. И мы отправились. За мною шел… Так, чтоб не соврать, мыслитель, глыба. Но как грузчик Петя грузчик был неважный, чтоб не сказать… К тому же выпил. Петю телепало… Это песня! А точнее, басня! По улицам кровать носили, как видно напоказ. Известно: дуракам… – ну и так далее. Сурепка! Он по ходу разглагольствовал, витийствуя.

Не хочу сказать, что Донецк какой-то город не такой. Конечно, нет! Но Кьеркегора здесь… Он почему-то не прижился. В головах. А Петя сыпал этим Кьеркегором, я до сих пор не знаю, кто такой. Читал стихи. И – то языком цеплял прохожих, то кроватью – Петя ж замыкающий у нас, – вызывая их на откровенность. Он умудрялся с кем-то дискутировать…

Я:

– Петя, силы береги, уже молчи!

Чтоб не транжирил. Чтоб дойти нам до конца…

Два квартала мы покрыли в полчаса. А устали, как за час, а то и больше. Выносит нас на площадь, самую центральную в Донецке площадь Ленина. Как говорится, ничего еще не предвещает. И тут мне Петя глухо так, придушенно, как раз под этим памятником Ленину:

– Ты устал? – я кивнул уныло, обессиленно. За что и был отмечен теплым словом: – Ты молодец, что ты устал! И я устал! Так давай передохнем!