Новые байки со "скорой", или Козлы и хроники - читать онлайн книгу. Автор: Диана Вежина, Михаил Дайнека cтр.№ 31

— Доченьки, — интересно старичонке стало, — деточки, — живчик их с ехидцей вопрошает, — да вы этого-то, — говорит, — того, трёхбуквенного, — наяву-то вы его хоть разочек видели?

Деткам нет бы как-нибудь попроще отругнуться, но они сперва глаза потупили, затем обе губки бантиком сложили, а потом одна из них так скромненько:

— Дедушка, — ласково ему девчушка отвечает, — старенький ты наш, — говорит она ему жалеючи, — да ежели б их всех, которые на три буквы называются, вот если бы всех их, которые во мне перебывали, тебе, дедуля, на спину навесить — да ты бы ежиком бы стал, козел ты геморройный!

А вторая девушка такое завернула, что даже я не сразу разобрался, как это старик тут же между остановками не вышел и куда послали не пошел.

Но то ли шутканутый дедушка назло непониматливым прикинулся, то ли он по доброте душевной ни на что всерьез не реагировал. Он в ответ им только со значением высморкался, по привычке ветошкой утерся и поближе к двум старушкам пересел.

Ну, знаете — такие социально незащищенные бабушки с авоськами. С твердокопченой колбасою палками и прочим мелким оптом. Но такие они все незащищенные и социальные, что промеж себя о реформаторах хлеще тех пацанок выражаются.

Поэтому о политике я всё-таки не буду. Неприлично как-то, ну ее, лучше пусть ее старушки в розницу и оптом разбирают. На здоровье, лишь бы впрок пошло, я же всё равно не спорю.

Всё-то раньше у старушек лучше было: в очереди можно было с утра до вечера стоять, безо всякой гласной демократии сколько хочешь сплетничать… а теперича у них без очередей только безработица сплошная и бордель кругом… а приличного исподнего днем с огнем не купишь, потому как всюду срам один в кружавчиках…

В общем, бабушки-старушки также о своем, о таком же девичьем, ностальгию на двоих разводят. А дедушка рядом с ними заново сморкальником одно сиденье вымазал, снова на соседнее уселся — и опять он в разговор вмешаться целится.

— Да уж, — старичок на весь вагон вздыхает, — уж не та теперя нравственность духовности культуры — то ли дело раньше глушаки с начесом были! А теперя нонче не трусы, нонче лишь одна сплошная колбаса вместо очереди завсегда осталась, которую вприглядку разве что понюхаешь…

Бабушки в ответ переглянулись, обе торбы разом поприжали, а которая старушка побойчее, та первой старика окоротила:

— Чего-чего? Это какая такая колбаса тебе в трусах, вонь ты подрейтузная? Это что это тебе без очереди нюхать захотелось, погань ты с начесом?!

А за нею и вторая бабушка настолько кучеряво старичонку шуганула, что тому другого не осталось, кроме как теперь на меня на одного переключиться.

Для почину старичок мне только заговорщицки мигнул: экие же, значит, грубые старушки, ни хрена, вы понимаете, не женственные…

Но тут как бы кстати контролеры объявились. Как бы контролеры, а в действительности индивидуальные предприниматели. Всё это незадолго до того происходило, как у нас в муниципальном транспорте заново кондукторов придумали. А до того момента предприимчивые переростки запросто под проверяющих косили, с законопослушных безбилетников штрафы вымогали и, само собой, себе прихватизировали.

И вот сижу я и соображаю: лучше ли мне поначалу от назойливого старичка как-нибудь нечаянно избавиться, а затем и контролеров следом отослать, или же сподручнее за раз их ненароком скопом образумить… И так это я по своей интеллигентской сущности глубоко задумался, что почти как придремнул, пока один из вымогальщиков за плечо меня не цапнул.

— Ваш билетик, — как бы вежливо меня этот как бы проверяльщик спрашивает.

— Уберите ручку, — как бы в козлетон, простите — в тон я отвечаю.

— Билет ваш предъявите, — говорит.

— Руку вашу уберите, — отвечаю.

— Билет мне, — говорит, — перво-наперво давай сюда показывай!

— Руку от меня, — отвечаю, — для начала убирай куда подальше!

А он не убирает. Я ему уже серьезно — я ему про руку говорю, что я ее сломаю, а юноша про штраф. Я серьезно, а он: сейчас пойдем, мол, выйдем. А зачем куда-то выходить, ежели и здесь отлично видно, насколько невтемяшливый мне персонаж попался. Или же, наоборот, чересчур втемяшившийсеся…

Пришлось сломать. Это не из-за того, что я какой-нибудь крутой и до обещаний очень обязательный. Это всё от впечатлительности от моей иногда случается, а вообще-то я обычно угловатый и неловкий… ну и переросток — если честно, это сам он неудачно на захвате дернулся.

А второй с ним тоже за компанию задергался, но потом на всем ходу запнулся. Он сначала:

— Ты, блин, чо, в натуре, — говорит, но затем на всякий случай переводит: — Вы, дяденька, чего — вы юмора не понимаете?

Нашел чего соврать! Надо же — сатирики!

Не представляю даже, как бы я на это отшутился, если бы они на остановке не сбежали… Жаль, что по запарке я ничего смешнее не придумал, нежели их оптом колбасой с начесом обложить, а попутно пассажиров как-то успокоить. Как-то ненавязчиво.

— У меня вообще-то проездной! — говорю и в самом деле карту предъявляю.

— А у меня вообще проезд бесплатный! — это дедушка довольно сообщает.

Но старушки, вероятно, не поверили — бабушки заранее авоськи похватали и за контролерами дробными рысями брызнули. А девчушки вовсе остановкой раньше вышли, так что с окаянным старичком мы на весь пустой вагон одни вдвоем остались.

Верно, от судьбы так просто не уйдешь. Старичонка вновь одно сиденье вымазал, снова на соседнее пристроился — а в итоге на уши мне сел и со мной до самой до конечной ехал. А на кольце вагоноуважамый водитель нас, спасибо, высадил.

Вышел я и, скажем так, опешил. Встал я и стою — и чего-то я кругом не понимаю. То ли и вагоноуважатый смеха ради неудачно тоже пошутил, то ли я опять в натуре юмора не понял… или то ли мне за просто так на всяческую несуразицу везет, то ли сам я в этой жизни ненароком крепко провинился…

Ну а как иначе можно объяснить, почему я вместо дальней Ржевки, извините, в Лахте очутился! Это ж где Нью-Йорк — а где Урюпинск; где Одесса — а где Биробиджан; где шмонькина задница — а где зажопинские выселки!

А я, простите, в Лахте! У трамвайного кольца на весеннем солнышке. Словно памятник себе нерукотворный в натуральную величину из пластилина.

Так я там и по сей день в глухой задумчивости стоя пребываю. Обтекаю я там помаленьку…

Шутка.

На самом деле я в конце концов сообразил, что всю дорогу не на том трамвае ехал. А когда сообразил — я от радости тогда даже не расстроился. Потому что, если разобраться, и в Лахте люди вроде бы живут — и, ежели задуматься, в общем-то всё те же.