Помощник А.Н. Поскребышев позвонил в Институт Маркса — Энгельса — Ленина /ИМЭЛ/. Директор института сказал, что автором был Василий Дмитриевич Мочалов. Это мой муж.
Среди ночи стук в дверь (тогда не боялись открывать дверь стучавшему даже ночью). Передо мной директор ИМЭЛ.
— Пожалуйста, разбудите Василия Дмитриевича — нам нужно быть с ним у Иосифа Виссарионовича.
Василий Дмитриевич явился домой около 7 часов утра, очень веселый.
— Ну и молодец наш Иосиф Виссарионович: такого жару дал авторам второго издания своего жизнеописания. Долго будут помнить! Сейчас примусь записывать услышанное (на полях «Правды», держа ее на коленях, ухитрился сделать пометки). А ты иди в Институт к А.П. Жуковой. Ей поручено перенести правку И.В. Сталина на его экземпляре Биографии на другой экземпляр. Оригинал через два-три часа будет направлен в Центральный партийный архив для сейфового хранения.
В большом волнении просматривала редакторскую правку И.В. Сталина, стараясь запомнить ее. В 9 часов утра была приглашена в дирекцию. B.C. Кружков собрал партийный актив, чтобы информировать о встрече со Сталиным, начал свой рассказ так:
— Сурово встретил нас Иосиф Виссарионович, а именно, такими словами: «Вы что, эсеровщиной занимаетесь? Народ и партия — ничто, Сталин — все? Сталин стар. Сталин скоро умрет. Хотите, чтобы народ в панику впал — раз все делал он, то без него конец?»
Затем уже спокойнее стал говорить о своих правках, о дополнениях. Всюду, где большие дела приписывались Сталину, зачеркивал и писал: «Под руководством партии» совершено то-то…
Большое значение имеет сделанная И.В. Сталиным вставка о том, как «в борьбе с маловерами и капитулянтами, троцкистами и зиновьевцами, бухариными и Каменевыми окончательно сложилось после выхода Ленина из строя то руководящее лЭронашей партии в составе Сталина, Молотова, Калинина, Ворошилова, Куйбышева, Фрунзе, Дзержинского, Кагановича, Орджоникидзе, Кирова, Ярославского, Микояна, Андреева, Шверника, Жданова, Шкирятова и других, которое отстояло великое знамя Ленина, сплотило партию вокруг заветов Ленина и вывело советский народ на широкую дорогу индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства. Руководителем этого ядра и ведущей силой партии и государства был товарищ Сталин».
Большой, важный текст был предложен И.В. Сталиным по женскому вопросу, о роли женщин в труде, в социалистическом строительстве.
Пишу о том, что мне известно об отношении И.В. Сталина к тексту макета его Биографии. Она была доработана в соответствии с критикой Сталина».
(Приводится с сокращениями по тексту, помещенному в 16-м томе Сочинений И.В. Сталина.)
Умел прятать иронию
В том же, если можно так выразиться, ряду, что и смех Сталина, — его непревзойденная ирония. Он пользовался ею постоянно. Сталин охотно выражал свои мысли в забавной или насмешливой форме.
Любопытную историю рассказывал поэт Демьян Бедный
[1]
:
«Накануне июльского выступления, в 1917 году, в редакции «Правды» днем сидим мы двое: Сталин и я. Трещит телефон. Сталина вызывают матросы, кронштадтские братишки. Братишки ставят вопрос в упор: выходить им на демонстрацию с винтовками или без них? Я не свожу глаз со Сталина… Меня разбирает любопытство: как Сталин будет отвечать — о винтовках! По телефону!..
— Винтовки?.. Вам, товарищи, виднее!.. Вот мы, писаки, так свое оружие, карандаш, всегда таскаем с собою. А как там вы со своим оружием, вам виднее!..
Ясное дело, что все братишки вышли на демонстрацию со своими «карандашами».
Но он умеет прятать иронию. Когда в ответ на одно его замечание Эмиль Людвиг воскликнул: «Вы даже не подозреваете, как вы правы» — Сталин вежливо сказал: «Как знать, может быть, и подозреваю». Наоборот, когда тот же писатель спросил его: «Допускаете ли вы параллель между собой и Петром Великим?» — он без всякой иронии ответил: «Исторические параллели всегда рискованны. Данная параллель бессмысленная».
Он смеется громко далеко не всегда, когда к этому есть основания.
(Из книги Анри Барбюса «Сталин»)
Человек мысли
«Для его современника уже пребывание рядом со Сталиным, тем более разговор с ним или даже присутствие при разговоре, возможность услышать его высказывания в узком кругу представлялись чем-то особым, — писал советский государственный деятель A.A. Громыко. — Ведь свидетель того, что говорил и делал Сталин, сознавал, что перед ним находится человек, от воли которого зависит многое в судьбе страны и народа, даив судьбе мира.
Это вовсе не противоречит научному, марксистскому взгляду на роль личности в истории. Выдающиеся личности являются продуктом условий определенного конкретного времени. Но, с другой стороны, эти люди могут сами оказывать и оказывают влияние на развитие событий, на развитие общества. Маркс,
Энгельс, а затем и Ленин глубоко обосновали это в своих философских трудах.
Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина? Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли. Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определенного отношения к обсуждаемому вопросу. Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, что же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль.
Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про себя, что у него говорит даже лицо. Особенно выразительными были глаза, он их временами прищуривал. Это делало его взгляд еще острее. Но этот взгляд таил в себе тысячу загадок…
Сталин имел обыкновение, выступая, скажем, с упреком по адресу того или иного зарубежного деятеля или в полемике с ним, смотреть на него пристально, не отводя глаз в течение какого-то времени. И надо сказать, объект его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно. Шипы этого взгляда пронизывали.
Когда Сталин говорил сидя, он мог слегка менять положение, наклоняясь то в одну, то в другую сторону, иногда мог легким движением руки подчеркнуть мысль, которую хотел выделить, хотя в целом на жесты был очень скуп. В редких случаях повышал голос. Он вообще говорил тихо, ровно, как бы приглушенно. Впрочем, там, где он беседовал или выступал, всегда стояла абсолютная тишина, сколько бы людей ни присутствовало. Это помогало ему быть самим собой.
Речам Сталина была присуща своеобразная манера. Он брал точностью в формулировании мыслей и, главное, нестандартностью мышления.