Они облекают это в строчки рифм, пытаясь подобрать точные образы, играя словами. Он не видел, как назвавшийся Серегой отвесил ему вслед поясной поклон и нетвердой походкой поднялся по ступенькам ресторана, перебирая руками по перилам, чтобы не упасть. Из неприкрытой двери сочный бас читал стихотворение, словно сыпал стальными шариками на мраморный пол:
— Довольно шагать, футуристы. В будущее прыжок! Паровоз построить мало — накрутил колес и утек…
Аким заметил еще во время разговора у ног нового знакомого черную воронку. Маленький вихрь робко жался к пьяному. Инквизитор ничего не стал ему говорить. Хотел сказать, но передумал в последний момент. Не поймет, слишком пьян или все переиначит на свой поэтический лад. Решит, что это фигура речи или метафора. Может, все и обойдется. Может, руку сломает или морду начистят в пьяной кабацкой драке и заодно зубы пересчитают.
Если бы инквизитор обернулся, то увидел, что по мостовой вокруг поэта кружат уже два черных ветерка. Воронки сходились и расходились, путаясь в ногах потерявшимися щенками, нашедшими хозяина…
Улица уткнулась в Неву, закованную в гранит набережной. Инквизитор вышел к реке. Аким остановился, засмотревшись на солнышко, робко блестевшее в разрывах туч. Сейчас сомкнется просвет, и снова серая хмарь. Мелькнула мысль: «Каким бы хорошим ни было утро, оно всегда заканчивается».
Отдаленный взрыв ощутимо тряхнул под ногами гранитные плиты набережной. С минутным опозданием в бортик с шумом плеснула высокая волна. Каскад брызг с хлопьями пены немножко не дотянулся до пожилого мужчины, неспешно прогуливающегося вдоль реки. Берега Невы давно одели гранитными плитами, пустив поверху ажурные чугунные ограждения.
Следом громыхнуло еще два взрыва. Один за другим. Волны не заставили себя долго ждать. Стукнувшись пенными шапками в гранитные плиты, они откатились обратно, растеряв свой напор. После себя волны оставили куски перекрученных в комок водорослей, речной мусор и дохлую корюшку с вздувшимся брюхом и мутно-белыми глазами.
Опираясь на трость, рядом с Акимом остановился одинокий старичок в котелке, до этого шедший ему навстречу. Кому-то не лень бродить в такую рань. Комендантский час закончился минут двадцать назад. Бессонница, поди, спать не дает. Лучше прогуляться по набережной, чем ворочаться с боку на бок на измятых простынях. Время неспокойное, а он тут как тут. Старичок походил на профессора, оставшегося не у дел: студенты разбежались. Кто усидит в учебной аудитории, когда ревут ветра перемен. Кто-то митингует с красным бантом на груди, кто-то пробирается на Дон к Деникину. Старичок приложил ладонь козырьком к глазам, вглядываясь в даль. Вдалеке на фоне серых домов светлым пятном выделялся угловато-острый абрис крейсера «Авроры». Донесся с той стороны очередной грохот взрыва. За кормой вздыбился исполинский фонтан воды. Казалось, он стремится дотянуться до верхушек мачт. Не получилось, тонны воды обрушились обратно в Неву.
— Совсем моряки от безделья распоясались, — посетовал он на падение дисциплины во флотском экипаже, обращаясь к инквизитору, словно к старому знакомому. Ни «доброго утра», ни короткого кивка головы, словно продолжил минуту назад прерванный разговор со старым знакомым. — Рыбу на завтрак глушат? Так рано еще до побудки. Склянки еще шесть не пробили. Про покой добропорядочных горожан я вообще молчу.
Из воды под днищем показались толстые канаты, тонкие на концах и постепенно утолщающиеся к урезу воды. Неестественно длинные, они тянулись вверх к палубе. Канаты дергались и извивались, как змеи, находясь в непрерывном движении. Казалось, что крейсер, носящий имя богини утренней зари, попал в клубок змей. Все новые канаты появлялись из воды. На палубе метались черные фигурки людей. На таком расстоянии казалось, что это носятся потревоженные муравьи, которые пытаются защитить свой муравейник от старинного врага. Фигурки в черных бушлатах ловко и привычно уворачивались от кончиков канатов. Один моряк подскочил к мачте и, как обезьяна, начал ловко карабкаться наверх. Игра в догонялки закончилась тем, что канат настиг его и обвился вокруг туловища. Щупальце схватило черного мураша и тут же мгновенно утянуло под воду. На палубе «Авроры» царил форменный переполох. Еще несколько фонтанов поднялось уже рядом с правым бортом. Взрывы прогремели в самой гуще переплетенных исполинских канатов. Ветер, подувший со стороны крейсера, донес кислый запах сгоревшей взрывчатки. Канаты еще пошарили по палубе в поиске бесстрашных человечков, защищавших свое судно, и утянулись под воду, скрывшись в чернильных водах Невы.
Инквизитор поморщился, наблюдая за схваткой на реке. Ведь обещали, что изведут речную тварь. Комиссар крейсера лично клялся партбилетом инквизиторам по телефону, что они сами справятся. Все руки не доходят. Людей в Корпусе банально не хватало. На первых порах опрометчиво посчитали, что нечисть, облюбовавшая Неву, не представляет особой опасности. Проглядели. Просчитались. Чудовища всегда приходят всерьез и надолго, упорно отвоевывая у людей территорию.
В семнадцатом году твари полезли из всех щелей, будто сговорились. А может, просто ждали сигнала. По злой иронии судьбы этим сигналом для активных действий стал легендарный холостой выстрел носового орудия «Авроры». Над Россией поднялась заря новой эры… Как спрут попал в Неву, непонятно. Может, заплыл во время очередного наводнения, а может, давно дремал на дне, обрастая илом и толстым слоем мусора, попадавшим в реку со стоками городской канализации? Факт в другом: от многолетнего сна его пробудил выстрел «Авроры». Крейсер в аккурат встал на якорную стоянку над местом подводного лежбища гигантского головоногого. Кому понравится, когда тебя будят, вырывая из сладкого сна, выстрелом из носового орудия главного калибра? Еще и щупальце отдавили многопудовым якорем…
Стоит сказать, что каждое утро на «Авроре» начиналось с одного и того же… с политинформации, которую проводил присланный с берега комиссар Носков. Он называл трап лестницей, но идейно подкован был так, что заслушаешься. К его чести сказать, болтуном он был знатным и всегда рассказывал что-нибудь интересное, чтобы захватить внимание матросов и не ослабить интереса к занимательному и кровавому процессу классовой борьбы. Когда было надо, Носков умел и любил играть словами и заумными трескучими фразами.
Явка и внимание слушателей, безотказно внимавших краснобаю, были подкреплены грозным приказом по кораблю: моряки, не явившиеся на ежедневную политинформацию, к завтраку не допускались. Два раза не послушал комиссара — и автоматически снимаешься с продуктового довольствия. Раз такой умный, ходи голодный. От промывки мозгов были освобождены только те, кто нес дежурную вахту на корабле.
Носков где-то то ли услышал, то ли вычитал, что в настоящий момент человек — венец природы. И его право делать с миром все, что он захочет. Комиссар был на корабле фигурой знаковой и понимал, что слова надо подкреплять делом, а то могут вечером втихаря надеть мешок и за борт, только круги по воде разойдутся. Его предшественника по политчасти, к слову сказать, так и не нашли. На борт поднялся, на берег не сходил, а человека нет. Загадка.
Периодически Носков впадал в задумчивость и начинал задавать всем попадавшимся на его пути матросам один и тот же вопрос: «Кто хочет комиссарского тела? Подходи по одному!» При этом он искательно заглядывал в глаза, нежно гладил кобуру на поясе. С пистолетом он благоразумно не расставался ни на минуту. Даже на ночь клал под подушку. Он хорошо помнил о загадочном исчезновении предшественника. Моряки шарахались в сторону и, сославшись на неотложные дела, разбегались по кубрикам и боевым постам. От комиссара всегда пахло дешевым табаком, потом и жизненными неудачами. Иногда он вслух разговаривал сам с собой, но это было не единственное его развлечение…