Следующим утром Гельмгольтц таки переговорил со школьной медсестрой мисс Пич. Вышел этакий военный совет двух полнеющих добродушных полководцев, каждый из которых прямо–таки лучился чистоплотностью и здравомыслием. В дальнем углу, обнаженный по пояс, смущенный и угловатый маячил Берт.
— Под «отключился» вы подразумеваете, что Берт потерял сознание? — вопросила мисс Пич.
— Вы что же — не видели, как он упал в обморок в прошлую пятницу во время игры в Уайтстоуне? — подивился Гельмгольтц.
— Нет, на той игре меня не было, — призналась мисс Пич.
— Это было как раз после того, как мы выстроились буквой «Л» и маршировали по футбольному полю, чтобы перестроиться в фигуру, которая потом разбилась бы на пантеру — герб школы имени Линкольна — и орла с герба Уайтстоуна, — разъяснил Гельмгольтц.
Орлу надлежало закричать, а пантере — его сожрать.
— Так, и что же натворил Берт? — напомнила мисс Пич.
— Сначала он маршировал вместе со всеми, так, что любо–дорого было смотреть, — объяснил Гельмгольтц. — А потом на него словно затмение какое–то нашло. Оторвался от оркестра и принялся маршировать сам по себе.
— И что ты при этом чувствовал, Берт? — спросила мисс Пич.
— Сначала, — отвечал Берт, — совсем как во сне. Так здорово мне было, понимаете? А потом я вроде как проснулся, смотрю — а я там совсем один. — Он мученически улыбнулся. — И все кругом надо мной смеялись.
— Так, Берт, а аппетит у тебя нормальный? — поинтересовалась мисс Пич.
— Вчера вечером гамбургер в единый миг слопал и стаканом газировки запил, — поклялся Гельмгольтц.
— А во время занятий спортом, Берт, как у тебя с координацией движений? — не сдавалась мисс Пич.
— Да я спортом не увлекаюсь, — сказал Берт. — Знаете, сколько времени уроки на трубе отнимают?
— А вместе с отцом вы во дворе никогда мяч не гоняете? — настаивала мисс Пич.
— У меня и отца–то нет, — сообщил Берт.
— Вчера в настольный теннис он меня обставил играючи, — вставил Гельмгольтц.
— Ну, не важно. Значит, вчера вы как следует гульнули? — улыбнулась мисс Пич.
— В свое время мы каждую среду так развлекались, — сообщил Берт.
— Мы проводим время подобным образом со всеми мальчиками, которым я даю уроки, — сказал Гельмгольтц.
— И с Бертом, значит, тоже? — мисс Пич заинтересованно вскинула голову.
— А теперь я занимаюсь с мистером Финком, — вздохнул Берт.
— Как только юноша достигает уровня оркестра «Десять рядов», — воскликнул Гельмгольтц вдохновенно, — степень его подготовки превосходит ту, которую могут обеспечить индивидуальные занятия со мной. В этот момент он перестает быть ребенком в моих глазах. Я считаю его взрослым человеком. И не просто человеком, а человеком искусства. Отныне право учить его чему–то принадлежит лишь подлинным артистам — таким, как Финк.
— Оркестр «Десять рядов», — задумчиво протянула мисс Пич. — Это из–за того, что в каждом ряду по десять человек, а всего музыкантов — сто? И все в одинаковых костюмах, и маршируют слаженно, как винтики в отлично отработанном механизме?
— Одинаковые, как почтовые марки! — кивнул Гельмгольтц с удовлетворением.
— Ага, понятно, — мисс Пич что–то обдумывала. — И что же, все они занимаются с вами лично?
— Бог ты мой! Нет, конечно! — ужаснулся Гельмгольтц. — Откуда у меня столько времени? Я только и могу, что давать индивидуальные уроки пяти мальчикам за раз.
— Повезло же, однако, этой вашей пятерке, — усмехнулась мисс Пич. — Но ненадолго, верно?
Тут, впрочем, дверь распахнулась и в медицинский кабинет пожаловал сам завуч Стюарт Хейли. Когда–то его почитали юношей, подававшим надежды на самую блистательную карьеру. Но… пронеслось десять лет. Десять лет чрезмерных требований и слишком маленьких зарплат. И блеск юности постепенно поблек, словно сияние новой пивной кружки в баре. Немалая же, кстати, часть этой энергии была растрачена как раз в нескончаемых словесных баталиях с Гельмгольтцем — по поводу того, во сколько обходится школе его оркестр.
Хейли потрясал зажатым в руке счетом.
— Итак, Гельмгольтц, — загремел он, — знай я заранее, что найду вас здесь, не поленился бы прихватить с собой еще одну квитанцию, более любопытную. Пять катушек армейских проводов для полевой связи. Пригодных для действия в боевых условиях. В комплекте с каркасами. Вам это ни о чем не напоминает?
— Напоминает. — Мистер Гельмгольтц был невозмутим. — Однако, позвольте вам заметить…
— Чуть позже, — усмехнулся Хейли. — Сейчас предмет моего обсуждения связан не с вами, а с мисс Пич, и ситуация такова, что ваши неправомочные затраты в сравнении с ней — детский лепет.
Грозная длань, сжимающая счет, устремилась к мисс Пич.
— Мисс Пич, это вы на днях заказали ни с чем не сообразное количество бинтов?!
Медсестра побледнела, но устояла.
— Да, я и вправду заказала тридцать ярдов стерильной марли, — ответствовала она холодно. — Заказ прибыл сегодня утром. Все тридцать ярдов. И марля — самая что ни на есть стерильная.
Хейли опустился на белый табурет.
— Странно, — заявил он. — А вот сообразно этой квитанции, кто–то в нашем достопочтенном учебном заведении отправил и получил заказ на двести ярдов серебристой нейлоновой ленты. В три дюйма шириной. Со свойством фосфоресцирования в темноте.
С каждым словом этой речи он взирал на Гельмгольтца все невиннее. Однако к финалу взор его сделался острее, а щеки покрылись румянцем.
— Ах, вот оно что, Гельмгольтц!
— Что же? — спросил Гельмгольтц.
— Кокаинчику вам, стало быть, тогда не хватило? — предположил Хейли.
— Кокаина?! — подивился Гельмгольтц.
— Разумеется, кокаина! — взвыл Хейли. — А то где же еще нормальный человек может заработать глюки о том, чтобы обвить все живое нейлоновой лентой? С фосфоресцирующим эффектом?!
— Между прочим, — сообщил Гельмгольтц с достоинством, — сияние во тьме стоит совсем не так уж дорого, как представляется большинству из нас.
Хейли вскочил с табурета.
— Так все–таки это были вы!!! — заорал он.
Гельмгольтц погладил взбешенного завуча по плечу. Заглянул ему в глаза.
— Стюарт, — сказал он доверительно, — у всех на устах ныне один вопрос: сможет ли оркестр «Десять рядов» превзойти свой прошлогодний триумф на той знаменитой игре в Уэстфилде?
— Э, нет, — фыркнул Хейли. — Вопрос в другом — как может обычная средняя школа со скромным бюджетом позволить себе содержать помпезную музыкальную машину с размахом, достойным Сесила Демилла
[15]
? И ответ на сей вопрос, — тут завуч приосанился, — никак не может!