Она выпрямилась, повернулась, коснулась рукой его щеки, потом губ, кончики пальцев наткнулись на его язык. Заглянула в глаза и задрожала, схватила его голову и крепко прижалась губами к его губам.
— Дэнни, — шептала она в его открытый рот, вновь и вновь повторяя имя.
Он кивнул. Их руки встретились, и они направились в спальню. Там встали над кроватью, так сильно прижавшись друг к другу, что их тела пронзила общая дрожь. Слова сами собой возникали в ее голове: «Это было так давно».
Но ее руки помнили, и пальцы помнили; губы тоже помнили. Она расстегнула его рубашку и ощутила соль на его коже. Он пах океаном, и она почувствовала, как в ней самой нарастает прилив.
Сбросив рубашку, расстегнув ремень, он стоптал с себя брюки. Они стояли и, обнявшись, раскачивались. Он опустил молнию на ее юбке, и та упала к лодыжкам. Переступив через юбку, она сбросила блузку, сняла бюстгальтер и снова повернулась к нему:
— Дэнни.
Он снял ее трусики, потом свои, нежно коснулся бедер. Дыхание вырывалось толчками, тело пронзали разряды. Они пошатнулись, но он ее поддержал, медленно, будто в танце, повел к стене. Она прижалась, наклонилась, коснулась пальцем его плоти. Он застонал, отбросил ее руку, прижался к ней всем телом, нашел ладонью ягодицы и вошел в теплый поднимающийся прилив ее любви.
— Дэнни! — имя слетело с губ, и понесло на гребень волны, где обоих разбило в мелкие брызги.
Потом они прижимались друг к другу — выжившие после кораблекрушения, и он обвел пальцем границу ее влажных волос.
Она взяла его за руку и повела к кровати. Скинула одеяло. Их тела остывали под бризом из кондиционера, работавшего в соседней комнате. Потом он поднялся на локтях, заглянул ей в лицо, губами лаская все ее тело.
Язык касался кожи, передавая легкие и возбуждающие послания: по груди, вокруг сосков, невесомо, быстро, вниз к животу, потом проник меж потаенных губ, кружил у теплой пуговки снова и снова. Волна прилива вновь поднялась в ней. Она закричала, и тело внезапно выгнулось, рванулось к нему. И он повел ее к общей вершине.
Утром будильник прозвонил в шесть. Жени автоматически выключила его и уже почти спустила ноги с кровати и только тут вспомнила. Повернулась. Ей улыбался Дэнни.
— Выходи за меня замуж.
— Не могу, — она тоже улыбнулась ему.
— Тогда возьми отгул.
Она рассмеялась и решила попробовать. Она позвонит и скажет, что заболела. Раньше она никогда этого не делала. Ей требовалась работа, и она была благодарна за то, что сумела ее подыскать на лето в хирургическом отделении своего же госпиталя.
Поговорив по телефону, Жени вернулась в кровать.
— Хорошо, — одобрил ее Дэнни. — Первый шаг сделан. Самый трудный. А теперь выходи за меня замуж. Я знаю, ты уже много лет назад рассталась со своим Горе-Вандером, хотя и узнал об этом только месяц назад — от старых знакомых из Кембриджа.
Она не смогла ему сказать, что до сих пор еще официально замужем — простая формальность, которую легко ликвидировать, — не хотела, чтобы Пел и теперь стоял между ними и уязвлял его гордость.
— К тому времени, когда я закончу здесь практику, и еще через два года специализации я превращусь в старуху.
Он поцеловал ее в мочку уха:
— Разве ты забыла? Мы ведь одного возраста. К тому же одного веса и прекрасно друг другу подходим: и в вертикальном и в горизонтальном положении. Будешь стареть со мной.
Жени посмотрела на него: черные кудри, полные смеха глаза, чувственный рот. Если бы у них был ребенок, он был бы на самом деле красив.
— Дай-ка я собью тебя с ног.
— Опоздал. Я уже лежу, — нежно рассмеялась Жени. А сама подумала: «А почему бы и не попробовать? И работать и любить. Так, как живет Тору. После пациентов, обходов, процедур, почему бы не становиться женщиной в руках Дэнни? Почему не чувствовать любовь, которая приносит смех?»
Через три часа, когда она отправилась готовить завтрак, Дэнни попросил разрешения воспользоваться телефоном. Он не появлялся из спальни больше получаса, и Жени гадала, не звонит ли уж он в Калифорнию. Дэнни рассказывал, что писал сценарий для телевидения, и один из персонажей мог умереть в последующей серии. Актер требовал повышения гонорара и угрожал, что уйдет, если не добьется своего. На студии ответили, что просто вымарают его роль, угробив, скажем, его персонаж в автомобильной аварии. И теперь Дэнни, как он выразился, был «парализован» с пальцами, повисшими над клавишами пишущей машинки, не зная, давить ли их в направлении жизни или смерти героя.
Но потом Жени вспомнила, что в Калифорнию звонить было еще слишком рано. Без четверти десять, все еще обнаженный, Дэнни вывалился из ванной.
— Превосходный день, — объявил он, целуя Жени. — Пойдем в парк. Проведем наши золотые часы на солнце.
Одеваясь, Жени испытывала уколы совести из-за того, что обманула в госпитале. Так поступить было безответственно. Но счастливые минуты так редко выдавались ей, утешала она себя, что следовало ими воспользоваться. Стали ли они бы длиться, если бы она жила с Дэнни?
— У нас только сегодняшний день. Завтра мне надо возвращаться на студию, — полотенце все еще было намотано вокруг его бедер.
Счастье внезапно стало меркнуть. Еще несколько часов назад он предлагал замужество, а через несколько часов снова уедет.
Дэнни поцеловал ее в плечо и смотрел, как она причесывается перед зеркалом.
— Вот как ты ловишь в свои сети мужчин. В свою золотую паутину.
Жени улыбнулась его отражению. Не надо думать о вечности. Сейчас он рядом, и каждый час с ним — настоящее сокровище, навсегда остающееся в памяти. Она громко его расцеловала.
Они вошли в парк ближе к одиннадцати и направились к Шип Медоу. Центральный парк в ярких летних одеждах искрился всеми цветами: многочисленными оттенками зеленого в кронах деревьев и траве, раскрывшимися бутонами и пестрыми зонтиками, затенявшими лотки торговцев. Дэнни рассказывал ей о семье. Хаво учился и по-прежнему бегал в марафонах. Его речь практически нормализовалась, и женщины находят его неотразимым.
— Родители в порядке и до смешного влюблены друг в друга. Вечерами они сидят и планируют путешествия в самые невероятные места, куда необходимо делать прививки. Часто говорят о тебе. Думаю, они не были бы против советской оккупации, если бы она означала, что ты станешь их невесткой.
— Передавай им привет.
— А почему не тебя саму?
Желтый комочек нырнул перед ними и скрылся в кустах.
— Канадский соловей, — узнал Дэнни птицу. — Самец; видишь черную оторочку вокруг шеи?
Он называл и других птиц, когда они мелькали перед глазами. Жени и не знала его в роли естествоиспытателя. В последнее лето в России, по пути с дачи, отец рассказывал ей о птицах. Теперь в Центральном парке — другие птицы и другой учитель.