– Надеюсь, вы простите меня, что сама подаю вам, – начата Ла Коломба. – Я просила слуг не отвлекать нас. Думаю, наше дело лучше обсудить без посторонних. – Первую чашку она протянула Витторио. – Полагаю, вам черный, Витторио…
Витторио нерешительно взял чашку, словно боясь, что кофе отравлено.
– А вы, Стефано, предпочитаете кофе с молоком, верно?
– Откуда вы знаете, синьора? – удивился Стефано.
– От Бранкузи.
Витторио подался вперед:
– С чего он взял, что вам интересно, какой кофе мы пьем?
Ее глаза лукаво блеснули.
– Он знает: я всегда стараюсь достойно принять гостей, кем бы они ни были.
Витторио нахмурился, явно неудовлетворенный ответом, но Ла Коломба тут же осведомилась:
– А много ли вы знаете обо мне?
– Вполне достаточно, синьора, – отозвался Витторио.
– Слишком мало, Ла Коломба, – ответил Стефано.
Ее смех, прозвучавший как колокольчик, навеял Стефано мысли о бальных залах и роскошных постелях любовников. Витторио же, рассердившись, быстро осушил чашку и отставил ее.
– Синьора, мы много часов провели в машине. Ночью. Под дождем. Из-за вашего каприза. Не лучше ли заняться делами, чтобы мы могли поскорее уехать.
Стефано возмутила грубость Витторио и откровенно выраженное им желание поскорее закончить визит. Он уже собирался одернуть брата, но Ла Коломба опередила его:
– Вам не нравится мой образ жизни, да, Витторио? – мягко спросила она.
– А что здесь может нравиться, мадам? Все знают, что вы…
– Все? Вы мне льстите. А что вы, Стефано, думаете обо мне?
Он думал… надеялся… видел, что ее лицо изменилось, когда она посмотрела на него.
– Ваша жизнь была полна приключений, – с пылом ответил Стефано. – Не вижу в этом ничего плохого.
– Вы очень добры. – Глаза Ла Коломбы затуманились. – К несчастью, в результате моих приключений я приобрела не только друзей, но и врагов. И хотя я здесь живу тихо и желаю только одного, чтобы меня оставили наедине с моим садом, книгами и любимым домом… кое-кто считает меня опасной женщиной. Вот поэтому мне придется перевезти ценности, которые опасно оставлять здесь. – Витторио выпрямился в кресле. – Однако не следует возвращаться с этим к Карло Бранкузи.
– Не… – начал Витторио.
– Это мой вам подарок.
Братья обменялись удивленными взглядами.
– Почему вы решили сделать нам подарки? – спросил Стефано, ничего не понимая, но пытаясь хоть как-то объяснить ее поведение.
Ла Коломба потянулась за кофейником.
– Хотите еще кофе? Чтобы все объяснить, я должна рассказать вам кое-что о своей жизни…
– Синьора, пожалуйста, – перебил ее Витторио. – Убежден, история вашей жизни очень занимательна и весьма поучительна. Но уже поздно, а мне утром нужно быть в Милане.
Глаза Ла Коломбы сверкнули.
– О да, я знаю, вы очень занятой человек, Витторио. Пунктуальность для вас прежде всего. Вы всегда приходите в магазин ровно в восемь двадцать девять, раньше всех служащих, и отпираете дверь ключами, которые висят на золотой цепочке на поясе. В восемь тридцать мальчик из кафе приносит ваш кофе-эспрессо, и ровно в девять магазин открывается для посетителей. Вы никогда не опаздываете.
Витторио уставился на нее.
– Как вы?..
Но она перебила его:
– Боюсь, что вы, Стефано, совсем не так рациональны. По утрам вы слишком долго валяетесь в постели – и зачастую в постели милой молодой синьорины, – потом поспешно одеваетесь и бежите на работу. Костюм ваш редко бывает отглажен, а волосы часто выглядят так, словно вы причесывались граблями. Вы проводите обеденный перерыв в библиотеке, читая Пиранделло и Данте, а потом снова бежите, опасаясь опоздать в контору. Синьор Бранкузи ворчит на вас, однако начинает понимать, что, возможно, вы не созданы для юриспруденции…
Стефано смотрел на Ла Коломбу смущенно, а Витторио злобно.
– Вы шпионили за нами? А вам известно, что я могу арестовать вас только за это? Вот сейчас позвоню и…
– Знаю, что можете, но не сделаете этого.
– Почему, – Витторио разгладил складки на брюках, как будто ждал прихода партийного начальника, – почему вы так уверены, черт возьми?
Удар грома проник сквозь толстые стены, и по стеклам забарабанил ливень. Словно не слыша вопроса Витторио, Ла Коломба подошла к окну, отодвинула тяжелые шторы и выглянула на улицу.
– Едва ли я отпущу вас в Милан в такую погоду.
– Отпустите нас? – с негодованием воскликнул Витторио. – Вы считаете, что можете командовать нами…
– Я говорю лишь о том, что буду рада, если вы останетесь на ночь.
– Невероятно! Ведь если узнают, что я провел ночь в доме…
– Витторио! – оборвал его брат. – Не смей так говорить с дамой!
– Не волнуйтесь, Стефано, – мягко сказала Ла Коломба. – Я слышала вещи и похуже, так что уже давно не обижаюсь. Простите, Витторио, что поставила вас в такое неприятное положение. Понятно, что ваши товарищи по партии не одобрят этого. Однако никто не знает, что вы здесь. Вам лучше вернуться в Милан утром.
– Мы с радостью останемся, – сказал Стефано. Но Витторио не уступал:
– Синьора, у меня нет времени на…
– Вам придется найти его. Уверяю, это в ваших интересах.
Впервые Ла Коломба повысила голос, и в нем послышалась такая властность, что Витторио откинулся в кресле, признавая поражение. Почему бы не потерять время, если за это обещано вознаграждение? Ла Коломба налила еще кофе.
– Предлагаю выслушать мою историю.
Гулкий раскат грома, прозвучав совсем близко, положил конец спору.
Следующий час братья д'Анжели слушали Ла Коломбу. Это в самом деле была интересная история. Стефано был зачарован голосом хозяйки. Витторио едва сдерживал злобу.
– Вы знаете меня как Ла Коломбу, – начала она, – но мое имя Петра Манзи, я родилась в Неаполе, в квартале Спакка. – И она подробно рассказала о том, как умерла вся ее семья в последнее десятилетие прошлого века. – Распространилась эпидемия холеры. Умирали десятки тысяч. Сначала мои сестры, три маленькие девочки, потом мать, а через неделю – отец.
Ла Коломба тяжело вздохнула.
– Потом Агостино Депретис, итальянский премьер-министр в те ужасные дни, подписал приказ: «Неаполь должен быть вычищен». Чтобы избежать катастрофы, он решил снести трущобы. Представьте себе, сотни людей в одно мгновение оказались без крова, и им некуда было идти, ведь они не могли ни снять, ни купить квартиры в других районах. Всю Спакку сровняли с землей. Мне тогда было тринадцать.