Она (смеясь): Как насчет соглашения?
Я: Какого соглашения?
Она: Не знаю. Ну, например, когда-нибудь в будущем…
Я:…если мы оба еще не будем связаны брачными узами…
Она:…и не найдем…
Я:…никого лучше…
Она:…тогда мы встретимся, когда нам будет…
Я:…по двадцать шесть…
Она (с негодованием): Ты что? С ума сошел? Это уже через два года!
Я (тоже с негодованием): Хорошо, выбирай сама.
Она (задумчиво): Двадцать семь — почти то же, что двадцать шесть, не годится. (Пауза.)
В двадцать восемь я еще буду думать о своей карьере — тоже не пойдет. (Еще одна пауза.) Двадцать девять немного лучше… но лучше перестраховаться и дождаться тридцати.
Я: Тридцати? Ты уверена?
Она: Совершенно. (Оживленно.) До тридцати еще тысяча лет.
Я: Ну хорошо. Если это соглашение, давай пожмем друг другу руки.
Она (смеясь): Никаких рукопожатий. (С намеком приподнимает брови.) Я знаю лучший способ закрепить наше соглашение… Ну вот, мы вернулись к тому, откуда начали, да?
25
Первый вопрос, который я задал себе, как только мы разжали свои объятия и начали долго и внимательно рассматривать друг друга, был, конечно, такой: «А изменилась ли она с тех пор, как я ее видел в последний раз?» Ответ был отрицательным. Ну, по крайней мере, не так сильно, как я. Волосы она носила теперь несколько покороче, и вокруг глаз наметились несколько морщинок, но они скорее украшали ее, чем наоборот. Все остальное — улыбка, смех, манеры — осталось прежним. Одета она была довольно любопытно: черный джемпер, под ним черная облегающая блузка, черная юбка длиной до колена и ослепительно-белые кроссовки «Найк». Все это, на самом деле, смотрелось очень красиво. Захотел ли я ее? (Это, конечно, был следующий вопрос, который я задал себе, разглядывая Джинни). Я не знал ответа. Да? Нет? Может быть? За несколько имевшихся у меня секунд я дважды перебрал все эти варианты. Жюри присяжных никак не могло прийти к решению.
— Как твои дела? — спросила Джинни с интересом.
Она все еще обнимала меня за пояс, но без всякого намека на флирт, по-дружески, и, когда она это спросила, лицо ее было задумчивым, как будто она действительно хотела получить ответ.
— Хорошо, — ответил я. — Хорошо, действительно хорошо.
Какой-то старик попытался протиснуться мимо нас к стойке бара, и Джинни пришлось убрать руку у меня с пояса.
— Так давно… — начал я.
— Да, действительно давно, — подхватила она мою мысль. — Ты все еще в Лондоне?
— В Нью-Йорке.
— Bay! — воскликнула она. — Из Кингс Хит — и в Нью-Йорк. Мало у кого это получилось.
Я покачал головой.
— Значит, приехал повидать родителей?
Я кивнул.
Джинни остановилась — она выглядела озадаченной.
— Ты собираешься что-нибудь рассказать или я должна обо всем догадаться сама? Это как игра в шарады, только не так интересно.
Я опять покачал головой вместо ответа — наверное, в тот момент я все еще пытался понять: хочу я ее или нет.
— Извини, — сказал я, снова обретая дар речи. — Да, ты права. Я приехал на некоторое время — повидаться со своими. Ну, ты понимаешь — хорошо провести время в старом семейном гнездышке.
— Ну и как это тебе удается? — спросила она, все еще излучая энтузиазм. — В смысле, хорошо проводить время с мамой и папой Бэкфордами?
— Ужасно, — сказал я и обхватил руками голову, изображая отчаяние. — Из-за них на стену лезть хочется. Стоит только войти в комнату, как они тут же начинают заставлять меня участвовать в своих странных беседах. О чем они только не говорили с тех пор, как я приехал — о ценах на недвижимость в Лондоне, о третьем муже моей тети Джин, который оказался жуликом, и о том, кто из детей у нас в семье любит брюссельскую капусту. Как будто я попал в какой-то сюрреалистический кошмар. Я их люблю, но…
Я остановился, чтобы не получалось так, что говорю только я, но она не поняла намека. Мысли ее, очевидно, витали где-то далеко.
— Ну а ты как? — спросил я. — В смысле… Не знаю… Что ты здесь делаешь?
— В баре?
— Ну, для начала, да.
— Но ты же имел в виду Бирмингем, да? Ну, в баре у меня встреча. Это все еще место встреч, если у меня еще есть время на встречи — похоже, что я только работаю и работаю.
— В последний раз, когда я слышал что-то про тебя, ты жила в Брайтоне, да?
Она кивнула, но сразу же отвела взгляд.
— Да, но это было уже давно. Мама умерла, и поэтому я вернулась.
— Извини, — сказал я. — Я не знал про твою маму. Это ужасно.
Она слабо улыбнулась.
— Теперь немного полегче. Уже прошло полтора года. Самое трудное позади.
— Твоя мама всегда была такой доброй, — сказал я, и это были не просто слова. Мама Джинни была из тех родителей, с кем можно говорить обо всем, и беседа не покажется искусственной. — Она всегда угощала нас жареными бобами, в любое время дня.
Джинни улыбнулась:
— Да, она была такая.
— Она умерла внезапно?
— Не совсем. У нее был рак. Она долго болела, постоянно моталась по больницам, и, когда врачи сказали, что это серьезно, я ушла с работы и приехала из Брайтона, чтобы за ней ухаживать. Так как у нее никого не было, кроме меня, дом перешел ко мне по наследству. Я сначала было собралась его продать и уехать, но потом подумала: а почему бы не остаться? И осталась. Не думаю, что вообще смогла бы продать этот дом… слишком много воспоминаний.
— Я и вправду не знаю, что сказать, мне ее так жалко.
— Такое случается со всеми. — Она слегка пожала плечами и грустно улыбнулась, после чего мы ненадолго снова оказались в объятиях друг друга и помолчали.
— Ну а как ты вообще? — спросил я, когда мы снова стояли и разглядывали друг друга.
— По-моему, мы это уже проехали, Мэтт, — сказала она, сардонически сдвинув брови. — Я в порядке, правда. Все хорошо. — Она прошлась взглядом по бару, до самых дверей. — Сам понимаешь. У всех бывают хорошие и плохие периоды, но сегодня у меня хороший период. — Она улыбнулась. — Ладно, как там в Нью-Йорке, счастливчик?
— Я работаю с компьютерами.
— Что это значит? Ты их делаешь? Ты ими пользуешься? Или носишь на голове? От тебя никогда не добьешься подробностей.
— Это все неинтересно, — сказал я, пытаясь перевести разговор на другую тему. — Правда неинтересно.
— А все-таки?
— Я разрабатываю компьютерные программы для банковских систем. Жутко скучно.