Клянусь, что исполню... - читать онлайн книгу. Автор: Хилари Норман cтр.№ 54

– Не совсем, – ответила Оливия. – Брюссель – двуязычный город. У каждой улицы есть название на французском и на фламандском. – Она зачерпнула ложкой бульон, дала попробовать Джиму. – Ну как?

– Роскошно. Когда мы, наконец, сядем за стол?

– Когда сварится картошка.

– Я была бы в ужасе, – проговорила вдруг Энни.

– Ты о чем? – спросила Оливия.

– Если бы мне надо было уехать в другую страну.

– Но ты уже это пережила, и довольно легко.

– Не так уж и легко, – возразила Энни.

– А ты, Джим? – спросила Оливия. – Ты мог бы расстаться с Америкой?

– Если бы существовала серьезная причина, то конечно.

– Например, женщина, – предположила Энни. – Ты ведь поселился в Бостоне ради Кэри.

– Бостон нельзя назвать чужим для меня, – сказал Джим, – вспомни, что наше фамильное гнездо находится чуть ли не на соседней улице.

– Забавно, – проговорила Оливия, – но я никогда не считала этот претенциозный особняк в Ньюпорте твоим домом.

– Тем не менее так оно и есть, – сказал Джим.

– Я понимаю, но все равно это как-то не укладывается в голове.

Переезды с места на место манили Оливию и тем, что у нее появлялся предлог покопаться в том, что она называла «фамильным сундуком». Это был зеленый кожаный саквояж, который Артур Сегал купил на Пиккадилли вскоре после того, как семья осела в Лондоне. Оливия сложила в него вещи Артура и Эмили, когда закрывала дом в Хэмпстеде.

Когда они уже сидели за столом, Оливия сказала Джиму и Энни, что каждый раз она находит в своем сундуке что-то новое. Когда она переезжала из Нью-Йорка в Женеву, она нашла там старый диктофон Артура с кассетой, которую она раньше не заметила. Оливия до сих пор помнила радостное возбуждение, охватившее ее, когда ей удалось подобрать батарейку к старому прибору и услышать живой голос отца.

– А потом, когда я уезжала из Женевы, – говорила она, наливая всем вина, – я обнаружила пленку в мамином фотоаппарате. Почему-то я всегда думала, что он пустой. Но там была пленка, и я очень расстроилась, подумав, что теперь ее будет невозможно проявить.

– Конечно, после стольких-то лет, – сказал Джим.

– Но, представь, удалось, – вставила Энни. – Ливви показывала мне фотографии.

– Замечательные, радостные фотографии. – Оливия мечтательно улыбнулась. – Джим, я потом их тебе покажу. Мама и папа вместе, кажется во Франции, но наверняка судить трудно, они снимались за городом.

– А что мы найдем на этот раз? – спросил Джим. Оливия покачала головой:

– Наверное, ничего нового. – Она встала и начала убирать посуду со стола. – Уже все сто раз перебрано. Просто приятно взглянуть на все эти старые вещи.

Они выволокли сундук на середину комнаты. Там были милые сердцу семейные реликвии – визитные карточки, свернутые в трубочку дипломы, маленький коротковолновый приемник, который по ночам слушал Артур, записные книжки, благодарственные письма, фотографии. Пачка любовных писем родителей Оливии. После того как она прочла их в 1976 году, она перевязала их ленточкой и дала себе обещание, что никто никогда этих писем больше не прочтет.

– А здесь что? – спросила Энни.

Оливия взглянула на старый кейс из свиной кожи со сломанным замком и вдруг вспомнила, как, сидя на полу на кухне, ломала этот замок маленьким кухонным ножом. Она вспомнила и записку, которую нашла в кейсе. Короткую странную записку отцу от Карлоса Ариаса, написанную незадолго до катастрофы, которую она так и не показала Джимми.

– Ливви? – Энни недоумевающе смотрела на нее.

– В чем дело? – спросил и Джим. Оливия взяла кейс у Энни и открыла его.

– Просто я кое-что вспомнила, – ответила она. Записка была на месте.

Оливия развернула ее и прочла.

«Дорогой Артур!

Потрясен и взволнован известием о том, что ваши подозрения, возможно, небезосновательны. Нам надо поскорее увидеться.

Карлос Ариас».

Оливия взглянула на Джима.

– Я совсем забыла об этой бумажке, – сказала она. – Я нашла ее, когда разбирала лондонский дом. – Она протянула записку Джиму. – Тогда я ничего не поняла. Мы с Энни подумали, что это может тебя расстроить, и я ее убрала.

Джим прочитал записку, нахмурился, озадаченно покачал головой:

– Мне это ни о чем не говорит.

– Это может означать все, что угодно, – сказала Энни. – В том числе что-нибудь самое обыденное.

– Мне не кажется, что речь шла о чем-то обыденном, – заговорила Оливия. – Извини, Джимми, может быть, мне следовало показать тебе эту записку еще тогда?

– Думаю, что я и тогда понял бы не больше, чем сейчас. – Помолчав, он добавил: – И Энни права, я бы, наверное, расстроился.

– Наши отцы довольно редко общались друг с другом, – проговорила Оливия. – У них было мало точек соприкосновения: благотворительность, наша школа – вот, пожалуй, и все. Джимми, может быть, тебе известно больше?

– Нет, – ответил Джим. – Может, у них были какие-нибудь общие дела?

– Вряд ли, – с сомнением пробормотала Энни. – Кораблестроение и искусство – что тут может быть общего?

Джим пожал плечами:

– Не знаю.

– Поговори с Майклом, – предложила Оливия.

– Зачем?

– Он может знать, были ли у них совместные дела.

– Больше чем восемнадцать лет назад?

– Я думаю, вам обоим лучше всего выкинуть это из головы, – мягко проговорила Энни.

– Почему? – удивилась Оливия.

– Потому что вы все равно ничего не узнаете. Записка эта явно личного характера. Мне тогда показалось и сейчас кажется, что отец Джимми был сильно чем-то огорчен. – Она на секунду умолкла, собираясь с мыслями. – И что бы то ни было, по-видимому, и от твоего отца, и от отца Джимми мало что зависело. Так зачем ворошить прошлое?

– Ради любопытства, – сказала Оливия.

– Ты знаешь, что погубило кошку, Ливви?

– Знаю, знаю, – отмахнулась от нее Оливия.

– Человеку стоит жить хотя бы для того, чтобы удовлетворить свое любопытство. Еврейская пословица. – Джим усмехнулся.

– Давно ли ты цитируешь еврейские пословицы? – подозрительно прищурилась Энни.

Джим пожал плечами.

– У тебя завелась подружка-еврейка, – полуутвердительно-полувопросительно проговорила Энни.

– Ничего подобного, – ответил Джим. Оливия промолчала.

На следующий день после того, как Оливия поселилась в отеле «Амиго», Джим позвонил ей из Бостона.