— Она обо мне знает?
— Нет, — говорит он, не глядя на меня.
— Ты ей расскажешь?
Майк щурится и тихо отвечает:
— Нет, и ты тоже.
У него холодный, ровный голос. Не знаю, то ли это из-за грибов, то ли у него действительно такое уродливое лицо — напряженное, жесткое, угрожающее. Оно меня пугает. Если раньше я и сомневалась насчет своего места в его жизни, то теперь все ясно. Я должна быть паинькой и помалкивать в тряпочку.
Это больно. Удивительно — я была уверена, что он больше никогда не сможет сделать мне больно. И в этот момент я понимаю, что вот теперь между нами все. Окончательно и бесповоротно. Навсегда. Но я не чувствую себя сильной и свободной. Напротив, я словно треснувшее стекло — любое его слово может разбить меня на тысячу осколков.
— Думаю, тебе пора уходить, — говорю я.
Услышав, как хлопнула входная дверь, я сажусь на кровать. Глаза сухие. Наверное, я должна поздравить себя с окончательной победой над Майком, но я не ощущаю себя победительницей. Я ощущаю только одиночество. Такое, что чуть не бегу вслед за Майком, пусть даже ради каких-нибудь двадцати минут близости, пусть даже все это не всерьез.
— Иногда правильное решение бывает самым трудным решением, — произносит мой левый ботинок.
Я засыпаю и просыпаюсь оттого, что где-то рядом гудит пчелиный рой.
Потом понимаю, что это никакие не пчелы, а храп.
На мою гостиную страшно смотреть. Практически каждое лежачее место занято: Рон храпит на спине — голова на полу, а ноги задраны на мой стеклянный журнальный столик; Мисси пристроилась рядом; Стеф лежит на боку на диване, а Фергюсон крепко спит на полу у ее ног.
В моей квартире не осталось горизонтальной поверхности, не занятой мусором, одеждой или человеком. Но хоть мои ботинки больше не разговаривают. После вчерашнего я не чувствую ничего, кроме непреодолимого желания выпить кофе. Нахожу его после пяти минут интенсивных раскопок в холодильнике: он спрятался за старым «ТВ-гидом» и чем-то, что здорово смахивает на башмак Фергюсона. Отмерять ложки сложнее, чем выполнять дифференциальное исчисление. Мозги болят.
В искреннем изумлении рассматриваю собственную кофеварку. В жизни не видела ничего поразительнее: вода капля за каплей превращается в драгоценный кофе.
В кухню, зевая, вваливается Стеф.
— Слушай, я не видела, как вчера ночью ты ушла с Майком. Можно узнать, что было, или не стоит?
— Я с ним не спала, если ты это имеешь в виду.
— Слава богу! — Стеф обмахивает лицо, как будто ей дурно. — Тогда это действительно все?
— Абсолютно.
Мы разглядываем кофеварку.
— Мы вчера обе наглотались галлюциногенов? — спрашивает Стеф.
— Угу.
— Так я и думала. Просто хотела увериться.
Снова пауза.
— Стало быть, не я изобрела «Скиттлз», хотя я была в этом уверена, и наследство тоже не получила? — спрашивает Стеф.
Я киваю:
— Совершенно верно. «Скиттлз» изобрела не ты.
— Во черт. А Фергюсон, стало быть, не переодетый Люк Уилсон
[13]
?
— Нет.
Я смеюсь, и от этого мои мозги пронзает острая боль.
— От грибов я совсем отупела, — вздыхает Стеф.
— Я тоже.
— Нет, серьезно. По-моему, мой IQ упал на несколько единиц.
— Мой тоже.
— Смотри, что это за огонек мигает? — Стеф показывает на красную лампочку на моем автоответчике.
— Сообщения. — Оказывается, я уже сто лет не проверяла автоответчик. Я так отвыкла ждать звонков, что даже перестала смотреть на аппарат.
— А, точно. Нужно нажать эту кнопку. — Стеф нажимает «воспроизведение».
Бип.
«Джейн, это Кайл. Надо поговорить. Позвони мне».
Бип.
«Это снова Кайл. Слушай, мне кажется, нам надо все обсудить, хорошо?»
Бип.
«Это Кайл. Перезвони мне, ладно?»
Бип.
Я тру виски, пытаясь разобраться, почему меня так радует внимание Кайла. Мои мозги работают в два раза медленнее, чем обычно. И все-таки я, кажется, должна сердиться. Я определенно должна за что-то на него сердиться, только моя память похожа на рисунок, который нужно составить из точек, а половины точек нет.
Бип.
«Джейн. Это Гэйл Минди из юридической компании, у нас есть временная работа, для которой вы могли бы подойти…»
Остальное я уже не слушаю. Не помню, чтобы я посылала им резюме, но я рассылала их почти повсюду, поэтому вполне возможно, что я пыталась устроиться куда-то секретаршей.
— Юридическая фирма, — произношу я, потому что, если попытаться запомнить имена всех партнеров, моя бедная голова взорвется.
— Барбару, пожалуйста, — просит человек в трубке.
Я в замешательстве просматриваю массивный талмуд — внутренний справочник, надеясь, что фамилия Барбары начинается на «А».
Не могу найти.
— Как фамилия Барбары? — спрашиваю я.
Мужчина шумно вздыхает.
— КЕЙ-НАН, — по слогам произносит он, с особой тщательностью, как будто для глухой. — Как один из партнеров в названии фирмы.
Отыскиваю добавочный номер Барбары Кейнан. Господи, а как же переводить звонки? Нажать «перевод», потом добавочный, потом «перевод»? Или нажать «удержание», затем добавочный, затем «перевод»? Или «удержание»-«перевод»-добавочный? Или «удержание»-«перевод»-добавочный-«перевод»? Или добавочный-«удержание»-«перевод»-«перевод»?..
У меня болит голова. Я зачарованно смотрю на огоньки и выбираю «перевод»-добавочный-«перевод». Огонек гаснет, как и три других, до того мигавших.
Перед конторкой материализуется офис-менеджер Гэйл и подозрительно присматривается ко мне. Есть у нее такое свойство — таинственным образом переноситься из одного места в другое в облаке духов от Жана Нате.
— Все в порядке? — рокочет она.
— Нормально, — киваю я и, как только Гэйл заворачивает за угол, кладу голову на стол, потому что она вдруг стала слишком тяжелой.
Огонек загорается снова; это тот же человек, которому нужна Барбара.
— Меня разъединили! — с обидой в голосе заявляет он. Как будто я нарочно.
— Минуточку, — отвечаю я, набираю «удержание»-добавочный-«перевод» и вешаю трубку.
Огонек загорается почти сразу. Это все тот же человек, на этот раз он даже не старается быть вежливым.