С пустого неба хлестнула ослепительная фиолетовая молния, ударила в дома поблизости от площади, пометалась по стенам, мигнула и исчезла так внезапно, как будто вдруг решила начисто отрицать свое появление.
Затем ударила опять, на сей раз в стену у самого края площади. В точке удара молния расщепилась, образовав быстро распространяющуюся по камням узорчатую сеть шевелящихся, ищущих усиков.
Целью третьей попытки стало само небо. Молния образовала лучистый столб, который медленно поднялся на высоту футов в пятьдесят-шестьдесят над землей, принял устойчивые очертания и начал медленно вращаться.
Ваймс почувствовал, что пора как-то откомментировать события. Он сумел выдавить лишь:
– Аргх.
По мере вращения световой столб испускал тонкие зигзагообразные струйки света. Они скакали по крышам, порой ныряя вниз, порой отскакивая назад. Они ИСКАЛИ.
Шквалом когтей Эррол вскарабкался по спине Ваймса и мертвой хваткой вцепился капитану в плечо. Вызванная этим мучительная боль навела Ваймса на мысль, что надо как-то отреагировать. Может, пора еще раз крикнуть? Он попробовал еще одно «Аргх». Нет, пожалуй, обстоятельства требуют чего-то другого.
Воздух запах плавящейся жестью.
Карета госпожи Овнец вкатила на площадь с шумом, напоминающим звук вращающегося колеса рулетки. Грохоча копытами, лошади устремились прямо на Ваймса и встали так резко, что экипаж, подпрыгивая, изогнулся полукругом, и не развернись лошади в противоположную сторону, то переломали бы себе ноги. Разъяренный коллаж из кожаных подушек, фехтовальных рукавиц, тиары и тридцати ярдов мокрого розового тюля наклонился к Ваймсу и прокричал:
– Лезь сюда, идиот несчастный!
Одна рукавица подхватила капитана под обмякшее плечо и, словно куль с мукой, закинула в экипаж.
– И хватит вопить, – приказал призрак, вкладывая в эти три слова целые поколения наследственной власти.
Еще один выкрик вывел лошадей из состояния растерянности и заставил их, минуя стадию разгона, сразу перейти на полный галоп.
Карета, вихляя и подскакивая на мостовой, понеслась прочь. Мерцающий усик-разведчик прошелся, словно кисточкой мазнул, по удилам, после чего утратил всякий интерес к беглецам.
– Полагаю, вы понятия не имеете, что происходит? – прокричал Ваймс, стараясь перекрыть треск вращающегося пламени.
– Ни малейшего!
Ползучие огненные линии распространялись по городу подобно сети, бледнея на расстоянии. Ваймс представил, как они вползают в окна, подныривают под двери.
– Похоже, эта штука что-то ищет! – прокричал он.
– Тогда первоклассной идеей будет смыться отсюда до того, как она найдет искомое!
Язык пламени ударился о темную Башню Искусства, слепо соскользнул по ее увитым плющом бокам и растворился в куполе библиотеки Незримого Университета.
Остальные линии замерцали и погасли.
Госпожа Овнец остановила экипаж на окраине площади.
– При чем тут библиотека? – нахмурилась она.
– Может, эта штука ищет какие-нибудь сведения?
– Не пори ерунду, – отмахнулась она. – Там нет ничего, кроме книг. Что там будет читать молния?
– Может, что-то очень короткое?
– Послушай, я размышляю, и ты тоже мог бы задействовать некоторое количество своих мозгов.
Молния взорвалась, образовав арку между куполом библиотеки и центром площади, и зависла в воздухе – сверкающая лента в несколько футов шириной.
А затем, внезапно и стремительно, лента начала расширяться, образуя огненную сферу, которая все росла и росла, пока не обхватила собой всю площадь, – но потом вдруг исчезла, оставив после себя ночь, полную звенящих багровых теней.
И площадь, полную драконом.
Кто бы мог подумать? Такая огромная власть – и под самым боком. Дракон чувствовал, как магия втекает в него, обновляя, делая, вопреки нудным законам физики, моложе и могущественнее с каждой секундой. Разве это сравнится с той жалкой участью, что была уготована ему прежде? А сейчас – вот она, настоящая жизнь. Нет предела его могуществу. Он может исполнить любое свое желание. Но сначала надо воздать кое-кому по заслугам…
Он втянул носом рассветный воздух, пытаясь ощутить вонь сознаний.
У благородных драконов нет друзей. Понятие, самое близкое, с точки зрения дракона, к понятию друга, – это враг, который все еще жив.
Воздух стал неподвижным, таким неподвижным, что казалось – напряги слух и услышишь медленное падение пылинок. Библиотекарь, постукивая костяшками, все поворачивал и поворачивал среди бесконечных книжных полок. Купол библиотеки по-прежнему возвышался над головой, но ведь он всегда был там.
Библиотекарю казалось вполне логичным, что если существуют проходы, в которых полки оказываются снаружи, то должны иметься и другие проходы, в пространстве между самими книгами, создаваемые из-за микросмещения квантов, на которые давит вес слов. С обратной стороны некоторых полок определенно доносились странные звуки, и библиотекарь знал, что если вытянуть пару томов, то заглянешь в другую библиотеку, под иными небесами.
Книги искривляют пространство и время. Одна из причин, почему собственники убогих, разваливающихся на глазах букинистических магазинов имеют слегка неземной вид, заключается в том, что многие из них ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ОТСЮДА. Они просто заблудились, повернули не туда, блуждая по своему магазину в том мире, в котором считается похвальным носить вечные музейные тапочки и открывать магазин только тогда, когда вам этого захочется. В Б-пространство всегда вступаешь на собственный страх и риск.
Однако самых заслуженных библиотекарей, совершивших отважные деяния библиотекарства и тем самым подтвердивших свою квалификацию, принимают в некий тайный орден и обучают основам искусства выживания за пределами Полок, Которые Мы Знаем. Библиотекарь достиг вершин этого искусства, однако его нынешние действия были чреваты не только изгнанием из ордена, но не исключено, что из самой жизни тоже.
Все библиотеки по всему миру связаны с Б-пространством. Все библиотеки. Повсюду. И прокладывающий себе путь библиотекарь, руководствуясь то надписью, что была нацарапана на книжной полке неведомым предшественником, то запахом, а то и смутными нашептываниями ностальгии, целенаправленно двигался к основной библиотеке – единственной и неповторимой. Одно утешало. Если он ошибется, то никогда об этом не узнает.
По каким-то непонятным причинам на земле дракон смотрелся хуже. В воздухе он был стихией, он казался изящным даже тогда, когда пытался оставить от вас дымящиеся подметки. А на земле он превращался всего-навсего в чертовски большую ящерицу.
Гигантская голова, четко вырисовываясь на сером фоне рассвета, медленно поворачивалась.
Госпожа Овнец и Ваймс осторожно выглянули из-за бочки, стоящей под водосточной трубой. Ваймс рукой зажимал морду Эрролу. Дракончик отчаянно вырывался и скулил, как щенок, которого пнули ногой.