– Прошу прощения, продолжим разговор как-нибудь в следующий раз. Мы с Люсией спешим, заболтались. Простите. – И он, потоптавшись на месте, последовал за девушкой.
– А как же десерт? – не выдержала Эйприл и прошипела закрывшейся двери: – Ну это уж слишком! Что за испанские выходки!
– Только не это, моя дорогая, национализмом я сыт по горло. – У Филиппа вдруг вырисовалось лицо Колумба, открывшего Америку. – При чем здесь испанские выходки, если это – связной!
– Какой связной? – испугалась Эйприл.
– Самый обычный. О, эта дикая молодежь, телефон кажется им пережитком! Я ничего не понимаю в этом. Я отказываюсь что-либо понимать!
– Десерт, дорогой! – напомнила она исчезающей из столовой спине, и недовольный Филипп вернулся на свое место. Сладкое было его слабостью.
Люсия облокотилась о перила и застыла, чтобы отдышаться. Пол стоял напротив нее с виноватым видом. Он испытывал неловкость оттого, что послужил катализатором для домашнего скандала. Теперь он стоял и терпеливо ждал, когда ему объяснят цель его визита.
– Простите, что так получилось. Вы же все понимаете, я вижу это по вашим глазам. Я хотела поговорить с вами у себя в комнате, в спокойной обстановке, а получилось вот так. Я не могу оставаться в доме, пойдемте быстрее на улицу.
– Пойдемте. Жаль, конечно, что мы не поговорили у вас в комнате.
– Почему это?
– Было бы интересно увидеть, как вы живете.
– Это вовсе не мое жилище. То есть я останавливаюсь всегда в одной и той же комнате, но она все равно не совсем моя…
Они шли по тому же самому маршруту, как тогда ночью, только в обратную сторону и в два раза быстрее. Люсия словно старалась убежать, не зная толком, от чего: от Филиппа с Эйприл, от смущения, от самой себя… А может быть, от своей любви? На миг она остановилась у магазинчика канцелярских товаров.
– Мне нужны листок и ручка.
Пол достал из внутреннего кармана записную книжку.
– Подойдет?
– Спрячьте пока. Пойдемте в парк. Посидим на скамейке.
Прохожие старушки с интересом наблюдали, как забавные молодые люди – роскошная красавица и худой очкарик – облокотились о приятную твердость спинки и одновременно уставились на синеву пруда. Утки рассекали поверхность ровными косяками, и хотелось так же равнодушно и бездумно, как эти глупые птицы, наблюдать мир, такой спокойный и задумчивый в ожидании сумерек.
– Мне нужно немного подумать. Я вас этим не задержу? – почти прошептала Люсия.
– Можете думать, сколько вам угодно.
Она затихла на минуту, сощурила глаза – утки превратились в овальные пятна, в бусинки на нитке…
– Дайте, пожалуйста, листок!
– Что? – не понял от неожиданности Пол.
– Листок! Вы же говорили, что можете вырвать листок из записной книжки.
– Ах, да. Быстро же вы думаете!
Люсия выхватила у него из рук разлинованный квадратик и ручку, отвернулась и быстро написала: «На набережной напротив Баттерси-парка жду завтра с восьми до девяти вечера или завтра же уезжаю. Твоя Л.». Потом подумала и закрасила слово «Твоя» густыми синими каракулями. Сложив бумажку бесчисленное количество раз, она обратилась к грустно провожавшему утиные хвосты Полу:
– Вы любопытны?
– Это вы о чем?
– О вас. Спрашиваю, любопытны ли вы.
– Я не буду читать.
– Если вы любопытны, я вернусь и куплю конверт. Это не порок – для иных сдерживать любопытство выше всяких сил.
– Я же сказал, что не буду читать. – Он смотрел на нее так удивленно, что не поверить ему было невозможно.
– Я хочу просить вас передать эту записку…
– Я передам.
– Кому?
– Ему, – стыдливо произнес Пол Уильямсон.
– Откуда вы знаете кому?
Пол пожал плечами и протянул руку. Люсия отдала ему сложенный листок и проследила, как белый кусочек ее тайны исчез в нагрудном кармане Пола.
– Проводить вас до дома?
– Спасибо, я сама. Лучше передайте это побыстрее.
– Тогда мне в другую сторону.
Люсия еще раз внимательно оглядела задумчивого человека, от которого теперь зависела ее судьба, и, проникнувшись жалостью к покорному исполнителю ее воли, обняла его за плечи и чмокнула в щеку. Пол нервно захлопал глазами.
* * *
Без четверти девять, когда клоунские верхушки аттракционов порядком надоели Люсии и ожидание стало совсем уж невыносимым, метрах в сорока от нее на набережной остановилась машина, из которой быстро вышел Маковски и стремительно направился к ней. От счастья, уже нежданного, она растерялась, но когда стали отчетливо видны его улыбка и ласкающие глаза, она подумала о том, как щедра к ней судьба, как добр Всевышний, соединив их пути. Бросившись Дэвиду на шею, Люсия не могла, не находила в себе мужества расцепить руки, как соскучившийся ребенок.
– Прости, что опоздал. Не мог прийти раньше. Я так волновался, что ты не станешь ждать. Ты так жестко определила время… Впрочем, о чем я… Я так тебя люблю! – Дэвид нежно коснулся губами ее виска.
Его губы пахли чем-то незнакомым, наверное, недельной разлукой. Прохожие обходили влюбленных, а Люсия уже с трудом помнила, где она. Наслаждаясь желанным, долгожданным присутствием друг друга, они прошли немного вдоль Темзы, и внезапно Дэвид сказал:
– Давай отдадимся течению!
– Течению чего? – уточнила Люсия.
– Пока что – реки…
Катер был узким и продолговатым, как поплавок. Усатый старик покручивал штурвал где-то далеко впереди, а они, не отрываясь друг от друга, впитывали влажный воздух и растворялись в вечерней серости. Сзади журчала вода, Люсия видела краем глаза широко развернувшийся веер волн. Любимые руки скользили по ее податливому телу, прикрытому одним мягким платьем. Река делала поворот, и трудно было удержаться от того, чтобы не припасть к заботливо подставленному плечу еще плотнее. С берега дышало величием и строгостью Вестминстерское аббатство, а потом, когда губы стало покалывать от поцелуев и ветра, приподнявшись на цыпочки, их провожал печальным взглядом купол собора Святого Павла…
– Дэйв, я так боялась, что больше не увижу тебя…
– Я тоже боялся.
– Тебе было плохо?
– Да, мне без тебя было плохо.
– Ты болел?
– Недолго. Совсем чуть-чуть. – Он коснулся губами ее руки.
– Мы будем вместе? – Она решилась наконец задать этот вопрос.
– Мы и так вместе.
– А завтра, послезавтра, через день?