Вечер в Венеции - читать онлайн книгу. Автор: Полина Поплавская cтр.№ 32

Они плыли куда-то в сторону мола – Томаш узнавал дома и мосты, под которыми проплывал вчера вечером, добираясь до гостиницы. Стараясь не думать о предстоящем вечере, не сулящем ему ничего определенного, он оглядывался по сторонам.

Они свернули и поплыли по каналу, который был намного шире предыдущего. Ветер теперь дул в лицо, и гондола передвигалась медленно. Судя по тому, что людей в масках вокруг становилось все больше, они приближались к сердцу карнавала – площади Сан-Марко.

«Интересно будет посмотреть, как Божена нарядилась сама. Надо спросить у нее при встрече, зачем ей понадобился этот странный шут, – неужели она меня боится? И хотел бы я знать, почему он так хорошо говорит по-чешски? А спрошу-ка я его об этом опять – похоже, он уже и сам устал дерзить: может, объяснит мне хоть что-нибудь толком». И Томаш, снова перебравшись на лакированную скамейку, заговорил со своим гондольером, сосредоточенно лавировавшим среди других лодок, которых, чем ближе они подплывали к площади, становилось все больше:

– Скажите, достопочтенный сеньор Арлекино, вы умеете свободно шутить на всех языках или только по-чешски и по-итальянски?

– Evviva [8] Томаш! – радостно отозвался гребец, не отвлекаясь от оживленного движения.

– Да здравствую я? И это все, что вы можете мне сказать? В баре вы были куда разговорчивее!

Объясняя поведение своего спутника тем, что тот, видимо, понял, что несколько переиграл за столом, а теперь пошел на попятную и предлагает молчаливую мировую, Томаш вновь расхрабрился и, ни на минуту не умолкая, стал многословно возмущаться тем, как приняла его Венеция, как поступает с ним второй день Божена, а в конце даже добавил, что и сам еще не решил, пойдет ли на площадь или же отправится прямо на пристань, чтобы заказать себе обратный билет.

Арлекино продолжал как-то подозрительно помалкивать, лишь один раз чихнул во весь голос – и Томашу показалось, что это чихнула женщина. Он даже завертел головой, ища, кто бы это мог быть еще, но на этот раз ни одной гондолы поблизости не оказалось. Решив, что ошибся, Томаш продолжил свой монолог, а Арлекино, стоя за его спиной и сосредоточенно глядя на высокий острый нос гондолы, который будто бы парил над водой, тихо бормотал что-то себе под нос, в такт взмахам весла. Наконец они вышли на простор Большого канала и, двигаясь между двумя рядами дворцов, вскоре приблизились к молу.

Покачиваясь на кильватерной волне проплывавшей по каналу деревянной баржи, черной и широкой, они причалили. Арлекино привязал лодку и ловко спрыгнул на промокшие насквозь мостки, взял в руки один из багров, заботливо припасенных на берегу, и протянул его Томашу, помогая ему выбраться на берег.

Томаш, озабоченно роясь в карманах, стал доставать деньги. Он хотел заплатить Арлекино за оказанную услугу и выпытать у него, где все же искать Божену.

Но не тут-то было. Арлекино, упрямо изъясняясь только по-итальянски, денег не взял, сказав, что за все уже заплачено сеньорой Боженой. А потом повернулся и пошел в сторону площади Сан-Марко, жестом предложив Томашу следовать за ним.

Вскоре они оказались на пьяццетте и стали пробираться среди густой толпы праздношатающихся венецианцев и многочисленных туристов, весело коротающих время в ожидании вечерних представлений и предстоящего Праздника огня – «Moccoli», что в переводе с итальянского значит «огарки». Томаш слышал об этом празднике еще в баре и из отрывочных фраз понял, что ожидается грандиозное шествие всех участников карнавала. Держа в руках свечи, они пройдут по площади и затем, выйдя на мол, двинутся вдоль набережной.

Карнавал, даже в его приглушенном, дневном виде, по-прежнему вызывал у Томаша лишь головную боль. Выпитое за обедом шампанское уже не играло в его крови, и выражение лица под маской ничуть не отличалось от того, что изображала маска. Он взирал на мир со скукой и презрением, ему хотелось вернуть все на свои привычные места… «Какое я могу иметь отношение к этим не разумеющим себя персонажам в масках и умопомрачительных костюмах? Подумала ли Божена о том, что все это может мне совсем не понравиться? Ведь единственное, чего я хочу, это оказаться с ней наедине!» Но высказать все это было некому, вокруг были только маски, голуби и цветные шары, то и дело ускользающие из рук своих владельцев и уносящиеся в холодную лазурную высь. После досадного утреннего происшествия Томаш уже и к шарам относился с опаской, а о замаскированных людях и говорить было нечего.

Но когда они подошли к длинным рядам выставленных наружу столиков – помещения баров и ресторанчиков не могли в эти дни уместить под крышей всех желающих, – Томаш решительно остановился и, приглашая Арлекино присесть вместе с ним, огляделся, ища глазами кого-нибудь более или менее похожего на официанта.

Арлекино, ставший к вечеру необычайно покладистым, послушно уселся на тяжелый металлический стул, выкрашенный в ярко-желтый цвет, и стал листать лежащую на столе книжечку с меню и карнавальными анекдотами.

Увидев наконец возле дальнего столика официанта, Томаш, не надеясь, что тот когда-нибудь доберется до них, встал и пошел в его сторону. Но когда он вернулся вместе с официантом, их стол был уже занят другими, а Арлекино и след простыл.

Официант, вежливо извинившись перед Томашем по-английски, предложил ему перейти за другой столик и, дождавшись, пока странно озирающийся клиент усядется поудобнее, выразил готовность принять заказ.

Томаш, решивший ничего больше не предпринимать в ближайшее время самостоятельно, открыл меню и растерянно заказал первое, что попалось ему на глаза: «Carpano punto e mezzo» и чай.

Оказалось, что карпано – весьма сносный аперитив, а вот с чаем вышла накладка. Когда официант поставил на стол желтоватую жидкость в высоком, цилиндрической формы сосуде, на дне которого покачивались два кубика льда, и Томаш недоуменно спросил его, что это, выяснилось, что ему надо было сказать «горячий чай» и что в Венеции слово «чай» вовсе не означает «горячий».

Быстро выпив аперитив и попробовав от нечего делать «чай», Томаш заметил, что в его сторону движется какая-то странная птица. Легкие белоснежные перья, трепещущие на сильном ветру, облепили ее высокую фигуру, из-под облегающего капюшона торчал длинный разноцветный клюв, а черно-синяя ажурная вуаль прикрывала подбородок и шею незнакомки. То, что это женщина, Томаш понял сразу – по удивительной женственности, сквозившей в каждом ее движении.

Птица мягко опустилась на стул рядом с изумленным Томашем и вдруг заговорила с официантом, тут же оказавшимся за ее спиной, голосом Божены:

– Ancora due Martini. [9]

– И два горячих чая, – поспешно добавил Томаш таким тоном, словно для него сейчас не было ничего важнее, чем выпить свою чашку горячего чая.

– Горячий чай по-венециански? – уточнил официант, обращаясь к Томашу на своем плохом английском.