– Чудовство?
– Восьмой сын волшебника становится чудесником.
– Я этого не знал!
– Об этом не извещают широкую публику.
– Да, но… Чудесники жили давным-давно, магия была тогда гораздо сильнее, гм, люди были другими… Это не имело отношения к, гм, размножению.
«Восемь сыновей… – думал Лузган. – Значит, он занимался этим восемь раз. По меньшей мере. О боги».
– Чудесники могли все, – продолжал он. – Они были почти такими же могущественными, как боги. Гм. Это приводило к бесконечным неприятностям. Боги просто не могли позволить, чтобы это продолжалось.
– Ну да, когда чудесники сражаются друг с другом, могут возникнуть проблемы, – согласился Кардинг. – Но один чудесник не доставит нам неприятностей. То есть один чудесник, следующий верным советам. Которые он получает от более зрелых и мудрых людей.
– Но он настаивает на шляпе аркканцлера!
– А почему бы ему ее не получить?
У Лузгана отвалилась челюсть. Это уж слишком – даже для него. Кардинг одарил казначея любезной улыбкой.
– Но шляпа…
– Просто символ, – перебил Кардинг. – В ней нет ничего особенного. Если он ее хочет, он ее получит. Это мелочь. Просто символ, не более. Номинальная шляпа.
– Номинальная?
– Которую носит номинальное лицо.
– Но аркканцлера выбирают боги!
Кардинг приподнял бровь.
– Неужели? – кашлянул он.
– Ну да, наверное, выбирают. Если можно так выразиться.
– Если можно так выразиться? – Кардинг поднялся и подобрал подол мантии. – Думаю, тебе придется многому научиться. Кстати, где эта шляпа?
– Не знаю, – ответил Лузган, который еще не совсем пришел в себя. – Видимо, где-нибудь, гм, в покоях Виррида.
– Лучше сходить за ней, – заметил Кардинг. Он остановился в дверях и задумчиво погладил бороду. – Я помню Ипслора. Мы вместе учились. С ним никто не мог сладить. Странные привычки. Прекрасный волшебник… пока не пошел по кривой дорожке. Помню, у него была манера дергать бровью, когда он перевозбуждался.
Кардинг окинул безучастным взглядом события сорокалетней давности, всплывшие у него в памяти, и вздрогнул.
– Шляпа, – напомнил он себе. – Давай найдем ее. Мало ли что с ней может случиться.
По правде говоря, шляпа вовсе не собиралась допускать, чтобы с ней что-то случилось, а поэтому в данный момент спешила к трактиру «Залатанный Барабан» под мышкой у некоего весьма озадаченного вора в черном.
Этот вор, как вскоре станет очевидным, был необычным вором. Он слыл артистом в своем деле. Другие просто крали все, что не прибито гвоздями, но этот крал даже гвозди. Он шокировал Анк-Морпорк тем, что проявлял особый интерес к присвоению – и с удивительным успехом – вещей, которые не только были прибиты гвоздями, но еще и лежали в недоступных сокровищницах под охраной зорких стражников. Бывают художники, которые могут расписать огромный купол какой-нибудь часовни. Этот вор мог его украсть.
Данному вору приписывалась кража усыпанного драгоценными камнями потрошильного ножа, совершенная в храме Оффлера, Бога-Крокодила, в самый разгар вечерней молитвы; а также кража серебряных подков у лучшей скаковой лошади патриция в тот момент, когда названная лошадь выигрывала скачки. Когда Гритоллера Мимпси, вице-президента Гильдии Воров, толкнули на рынке, а потом, по прибытии домой, он обнаружил пропажу из потайного местечка свежеукраденной горсти бриллиантов, он сразу понял, кто за этим стоит
[7]
. Этот вор мог легко украсть идею, поцелуй или чье-нибудь сердце.
Однако некоторое время назад он впервые в жизни украл то, что не только попросило его об этом негромким и не терпящим возражений голосом, но и дало точные, не подлежащие обсуждению указания насчет того, что дальше делать.
Стояла середина ночи – поворотная точка полных забот анкморпоркских суток. Это время, когда люди, зарабатывающие себе на жизнь при свете солнца, отдыхают после своих трудов, а те, кто занимается честным промыслом под холодными лучами луны, только набираются сил, чтобы отправиться на работу. То есть сутки вступили в ту тихую пору, когда уже слишком поздно для ограбления и еще слишком рано для кражи со взломом.
Ринсвинд, который в одиночку сидел в продымленном, битком набитом зале «Барабана», даже не шелохнулся, когда над его столиком промелькнула какая-то тень и напротив уселась зловещая фигура. В этом месте в зловещих фигурах не было недостатка. «Барабан» ревностно хранил свою репутацию самого стильного и дурнославящегося трактира в Анк-Морпорке, и здоровенный тролль, который охранял дверь, тщательно осматривал посетителей, чтобы у каждого имелись обязательные черные плащи, сверкающие глаза, магические мечи и так далее. Ринсвинд так и не выяснил, что тролль делает с теми, кого отбраковывает. Возможно, он их ест.
– Эгей! – тихонько донесся хриплый голос из глубины черного бархатного капюшона, отороченного мехом.
– До «Эгей» еще далеко, – откликнулся Ринсвинд, пребывающий в смутном настроении духа, – но мы работаем над этим.
– Я ищу волшебника, – заявил голос. Он был искажен и оттого казался сиплым, но сиплые голоса в «Барабане» опять-таки не в диковинку.
– Какого-то конкретного? – осторожно осведомился Ринсвинд.
Так можно нарваться на неприятности. «Волшебника, который с почтением относится к традициям и не прочь рискнуть жизнью за высокое вознаграждение», – ответил ему другой голос, донесшийся из круглой черной кожаной коробки, которую незнакомец держал под мышкой.
– Ага, – отозвался Ринсвинд, – это несколько сужает круг ваших поисков. А в ваше задание входит опасное путешествие в неведомые и, возможно, грозящие погибелью земли?
– Если честно, то входит.
– Встречи с жуткими тварями? – улыбнулся Ринсвинд.
– Вероятны.
– Почти верная смерть?
– Точно.
– Что ж, желаю вам всяческих успехов в ваших поисках. – Ринсвинд кивнул и взялся за шляпу. – Я бы и сам вам помог, но только не стану этого делать.
– Что?
– Извините. Не знаю почему, но перспектива верной смерти в неведомых землях от когтей экзотических чудовищ – это не для меня. Я это уже пробовал, и оно у меня как-то не пошло. Каждому – свое, так я говорю, а я был создан для скуки.
Он нахлобучил шляпу на голову и неуверенно поднялся на ноги.
Он уже дошел до подножия лестницы, ведущей наверх, на улицу, когда чей-то голос у него за спиной произнес:
– А настоящий волшебник сразу согласился бы.
Ринсвинд мог не останавливаться. Мог подняться по ступенькам, выйти на улицу, купить в клатчской забегаловке, что в Сниггсовом переулке, пиццу и завалиться в постель. История бы в этом случае полностью изменилась и стала значительно короче, зато Ринсвинд как следует выспался бы, хотя в отсутствии матраса ему пришлось бы спать на полу.