Комната грязная, сырая и такая холодная, что мне приходится спать одетой. Из столовой внизу доносится громкий смех — видимо, вся компания веселится напропалую… и на меня накатывает еще одна волна тошноты.
К тому же меня мучит еще одна неотвязная мысль. Мне нужно быть там, с ними, и изо всех сил стараться предстать идеальной, обаятельной, умной гостьей, подругой и подходящей кандидатурой в невесты.
Я повторяю пройденное недавно.
Кэролайн, которая в этих делах дока, преподала мне ускоренный курс, как понравиться родителям бойфренда, а именно: обращать пристальное внимание на то, о чем говорит мать; задавать ей кучу вопросов о ее прекрасной прическе, манере одеваться, домашнем хозяйстве и, что важнее всего, хвалить ее замечательного сына. С отцом нужно вести себя весело и непринужденно, быть всегда в духе; короче говоря, быть приятным дополнением к любому семейному сбору.
А Джейми подарил мне на Рождество книжку под названием «Это знают немногие: 1000 интересных фактов о сельской жизни» и посоветовал выучить кое-что наизусть.
— Сим-Сим-Андервуды сразу решат, что ты одна из них, — сказал он, — кроме того, вопросы про все это очень популярны во всяких телевикторинах.
Конечно, это не самая удачная тема для разговора (теперь я могу точно сказать, сколько акров в гектаре и какая нужна уздечка для кобылы-двухлетки, и тому подобное), но штука в том, что я приложила столько усилий, а теперь они, наверно, думают, что я вроде поэтессы Элизабет Баррет Браунинг, бледная, болезненная и немощная.
Ноль веселья и непринужденности, абсолютно неподходящая кандидатура в невесты.
О боже. Накатывает новый приступ тошноты, и я понимаю, что мне следует срочно искать ванную.
Я сегодня уже достаточно наблевала на ковры. Я выскакиваю в коридор и пытаюсь открыть дверь следующей комнаты.
Не повезло, это оказывается буфет со столовым бельем.
Тогда я пробую идти дальше, стуча во все двери справа и слева по пути и каждый раз разочаровываясь.
Ужин окончен, я слышу, как все перебираются из столовой в гостиную, болтая и смеясь, в самом праздничном настроении. Затем высокая белокурая женщина средних лет, чем-то похожая на Тима, проходит по коридору ко мне.
— Простите меня, — прошу я, останавливая ее на ходу, — не могли бы вы показать мне, где здесь ванная?
Я понятия не имею, что это за женщина. С той минуты, как меня вырвало на пол в библиотеке, меня немедленно отвели наверх, и я даже не успела познакомиться с семьей. К тому же, их было так много, и все похожи друг на друга.
— Ты та девушка, которую привез Тим? — командирским тоном спрашивает меня блондинка. — Та, которую стошнило прямо на бедняжку Флоренс?
— Э-э, да, это я.
— Она за ужином нас всех насмешила этой историей. Тебе опять плохо? Пойдем в мою ванную, это здесь.
— Спасибо, — слабым голосом отвечаю я, следуя за ней в спальню и далее по анфиладе комнат.
То, что последовало, было неприятно и запомнилось надолго. Когда я вышла, то полагала, что блондинка опять спустилась вниз и присоединилась к остальным, но это было не так.
Она в постели, абсолютно раздетая, страстно целуется с темноволосым усатым явно молодым мужчиной.
— О, простите, пожалуйста, — говорю я, проскакивая мимо как можно быстрее, но они совершенно не обращают на меня внимания, поскольку у них есть дела поприятнее, чем обмениваться любезностями со страдающей желудком гостьей…
Я предполагаю, что это ее муж (или возлюбленный, или бойфренд), и иду обратно к себе в комнату. Самочувствие вроде бы улучшилось.
Завтрак на следующее утро устроен как шведский стол, и, слава богу, я снова могу есть. Один крохотный кусочек тоста, что сильно раздражает Тима, но хоть что-то. Мы с ним первыми спускаемся вниз и садимся за стол. И тут открывается дверь, и мой вчерашний белокурый ангел-хранитель входит в сопровождении усатого мужчины, которого я видела с ней вчера, и другого, намного более пожилого седовласого мужчины.
Наверное, отец Тима?
Прежде чем Тим успевает представить нас друг другу, я выпаливаю:
— Я так вам благодарна за то, что вы разрешили мне воспользоваться вашей ванной вчера вечером, — изливаю я свою признательность, — вы практически спасли мне жизнь. Во многих смыслах.
— Не стоит благодарности, замнем, — говорит она, пока вся троица наделяет друг друга отбивными, сосисками и омлетом с огромных блюд, громоздящихся на столике.
— Теперь вам лучше? — небрежно спрашивает усатый.
— Спасибо, намного лучше.
И если бы у меня хватило здравого смысла на этом остановиться, возможно, все обошлось бы. Но знаете что? У меня проницательности не больше, чем у плодовой мушки.
— О да, и, кстати, я должна извиниться, что потревожила вчера вас обоих, — улыбаюсь я усатому в манере, которая кажется мне дружеской и искушенной.
Затем я шепчу блондинке:
— Надеюсь, я вас не смутила?
После этих слов пожилой седовласый мужчина, который стоит рядом, бросает на меня яростный взгляд и выбегает из столовой.
Одно это должно было включить сигнал тревоги в моей голове. Никто из Синген-Андервудов никогда не бежит прочь от накрытого стола.
Усатый поворачивается к Тиму и рычит:
— Ты не можешь научить свою подружку хорошим манерам?
Тим закрывает лицо руками, отодвигает тарелку с едой (второй тревожный звонок) и шипит на меня:
— Эмилия, ты идиотка! Ты хоть понимаешь, что натворила?
— Что? — спрашиваю я в отчаянной панике. — Что я такого сказала?
— У тети Мейбл давным-давно роман с Джорджем Ньюменом. Мы все об этом знаем. Но об этом не говорят в присутствии ее мужа, никто и никогда. Ты представляешь себе непоправимый вред, который ты почти наверняка причинила?
Чудовищный проступок номер три
Позже утром все собрались на охоту, но я решила остаться в безопасности в своей комнате.
Глаза у меня были красные и опухшие после ужасной выволочки, которую я получила от Тима.
Я извинялась двадцать тысяч раз.
Я оправдывалась как могла. Честно говоря, откуда я могла знать, у кого с кем роман? Не говоря уже о том, что можно говорить, а чего нельзя… честное слово, это как играть в детективную игру «Мафия» в реальной жизни.
— Могла бы удержать свой длинный язык за зубами, — рявкнул он на меня, захлопнув за собой дверь в спальню.
Он уже уходил, но послышался стук в дверь.
Флоренс, до неузнаваемости преобразившаяся в охотничьем наряде, красной куртке и черных лаковых сапожках для верховой езды.
— Дура несчастная, я все слышала о твоем жутком промахе, — говорит она. — Уже всему дому известно.