Насколько мы близки - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзен С. Келли cтр.№ 28

Я зажмурилась, а открыв глаза, постаралась сосредоточиться на дешевых потолочных плитках, а не на безумном монологе Рут. Детали, думала я. Детали потолка. Детали аборта. Рут рядом со мной снова застонала и вдавила ладони в глазницы.

– Жизненные показатели! – проскрипела она. – Жизненные показатели! - И принялась раскачиваться взад-вперед, ритмично, в бездумном трансе, намертво зажав ладони между бедрами. Матрац колыхался волнами от сотрясавшей ее сильнейшей дрожи. Никогда. Никогда в жизни я не поверила бы, что боль бывает осязаемой.

Я забралась на кровать с ногами и притянула Рут к себе, словно в попытке вернуть ее в лоно, где не было вины, сожалений, страшных решений.

– Ш-ш-ш, – нашептывала я ей на ухо, сквозь пряди волос, которые забивались мне в рот. – Я рядом, Рут. Я с тобой.

Она схватила обе мои руки, стиснула, оставив белые полумесяцы от ногтей на моих ладонях.

– Не уходи, Прил. Не бросай меня.

– Не уйду, – сказала я, всей душой желая дать ей больше, чем ничтожное утешение объятий, но не в силах проникнуть в глубины этой бездонной скорби.

Так мы и раскачивались, будто одно целое, долгие, долгие минуты – или часы, – пока ее тело в моих руках не обмякло расслабленно… а скорее в изнеможении.

– Приляг, Рут.

Она послушно откинулась на подушки, по-прежнему в моих объятиях, по-прежнему сотрясаясь в конвульсиях слез.

Я прижимала ее к себе, гладила, что-то шептала, и постепенно рыдания стихли до редких судорожных всхлипов. Дыхание Рут становилось ровнее, спокойнее, пока она снова не задремала – разбитая, измученная, опустошенная. Свободная. От горя. От ребенка, который у нее мог быть.

Я разожгла камин, достала из ящика комода ключи от машины, осторожно прикрыла дверь спальни и вышла в ледяную черноту ночи, чтобы найти круглосуточный магазин. Рут открыла глаза, когда я вернулась. Устлав пол вокруг камина покрывалами, одеялами, подушками, я безмолвно поманила ее к себе. И мы устроились в мягком гнездышке, в рубиновом мерцании поленьев, в обнимку друг с другом, чтобы сообща противостоять зловещей ночи, зловещей правде. Мы жадно черпали ложками из простых стаканов банановые ломтики в сладком молоке, как будто, отгородившись от мира одеялами и запихиваясь ребячьими лакомствами, могли вернуться в свое безгрешное детство.

Утром Рут была на ногах раньше меня, полностью одетая, за исключением стареньких замшевых полусапожек, которые крутила в руках.

– Взгляни. – Она подняла обувь на вытянутой руке. Я присмотрелась. Во всю длину каждой подошвы белели полоски лейкопластыря с черными печатными буквами: РУТ КЭМПБЕЛЛ. Рут провела пальцем по полоскам, с грустным удивлением качая головой. – В клинике прилепили, – пробормотала она. – Вчера. Точно я могла забыть собственное имя. Похоже на те бирочки, что цепляли нашим малышам в роддоме: ДЕВОЧКА КЭМПБЕЛЛ. Я сохранила обе. – Она сморщилась, сильно побледнев.

Я спрыгнула с кровати и забрала сапожки из ее стиснутых пальцев.

– Не надо, Рут. Скажи, как ты себя чувствуешь? Боль? Кровотечение?

Она качнула головой:

– Нет. – И приложила ладонь к груди: – Только вот здесь.

Машину вела я. Рут опустила спинку сиденья и молча смотрела в обтянутый мягкой кожей потолок салона. Она заговорила лишь на подъезде к Гринсборо.

– Помнишь, как во время походов кто-нибудь из нас отпускал шутку и мы буквально катались по земле от смеха? Помнишь? – упавшим голосом спросила она. – Больше такого не будет.

– Неправда!

Она щелкнула ручкой, вернув спинку на место, и обратила взгляд на меня:

– Правда. Не будет больше наших девчоночьих каникул. Этот… эта поездка всегда будет напоминать о себе, уничтожая радость. Как шрам от глубокой раны. Это моя вина. Я обокрала нас обеих, Прил. Лишила чего-то ценного в жизни. И нашу невинность я тоже убила.

– Ну что ты, Рут! – возразила я. – Невинными мы никогда не были.

– Были, Прил.

На дорожке у дома Кэмпбеллов я заглушила мотор. День только-только перевалил за середину; дети еще не вернулись из школы, мужья – с работы.

– Спасибо, – сказала Рут. – Спасибо за то, что не бросила меня, когда обман раскрылся; за то, что привезла домой, за то, что вынесла это… очищение души. – Она мимолетно улыбнулась. – А я чуть было не купила твоего Стегнера – в качестве материального «спасибо», но название… – Она запнулась. – Прости… не смогла.

Мы расстались не сразу, надолго застыв в молчании, которое и сближало, и тяготило. Когда февральская промозглость выстудила салон машины, я наконец отстегнула ремень безопасности и протянула Рут ключи. Ее пальцы сомкнулись вокруг моих ледяным кольцом отчаяния.

– Обещай, Прил. Поклянись. Никогда. Никогда, Прил.

Я заглянула в ее глаза, где плескалась скорбь.

Веки припухли и покраснели, но белки были странно, пугающе ярки.

– Никогда, Рут.

– Миссис Хендерсон, известна ли вам какая-либо причина, какое-либо обстоятельство или, возможно, ситуация, которые могли бы подтолкнуть миссис Кэмпбелл к ее шагу? – В ожидании ответа прокурор возвел взор к потолку, как сделала и я два года назад. – Какой-нибудь мотив для ее поступка?

Мотив. Память зацепилась за это слово.

– Придумывать факты, события – проще простого, – сказала я. – Куда сложнее подвести под поступки людей движущие ими мотивы.

– Без разумной причины никак, Прил? – спросила Рут.

– Миссис Хендерсон?

Подняв глаза, я посмотрела на Рут. Ее ответный взгляд не умолял, в нем не было ни страха перед разоблачением, ни надежды на сострадание. Малыш скоро отметил бы второй день рождения. Он уже ходил бы. И говорил.

– Никогда, – сказала я.

– Никогда? - озадаченный, переспросил прокурор.

Судебный репортер выжидающе вскинул голову.

– Не известны, – исправилась я. - Такие причины мне не известны.

Через неделю после нашего с Рут возвращения из горного отеля Берк тоже вернулся в белый особняк на нашем холме. Он прибыл без предупреждения и без фанфар. Если бы не его джип на подъездной дорожке, мы бы остались в неведении – настолько погружены были в себя воссоединившиеся супруги. Мне несложно представить, как он униженно вымаливал прощение, с какой робкой надеждой во взоре просил принять его в лоно родного дома и семьи. Или в лоно жены. Еще проще мне представить, как таяла Рослин, пока Берк лживыми уговорами и лестью прокладывал обратную дорожку в ее сердце и в ее постель.

Берк проявил себя неплохим актером, весьма талантливо сыграв роль раскаявшегося блудного мужа. Болтал, должно быть, о проблемах переезда, о нудных, но необходимых процедурах, с ним связанных: отказ от съемного жилья, отключение телефона, объединение счетов. Они строили планы на будущее, клялись друг другу измениться, делились надеждами. Утром седьмого дня Рослин проводила его на работу, помахав на прощанье с крыльца, – сияющая, блаженно удовлетворенная вновь обретенной опорой, пресыщенная сексом. На традиционной прогулке тем днем мы с Рут увидели Рослин первый раз за неделю. Она притормозила возле нас и выглянула в окошко машины, не в силах сдержать улыбку во весь рот.