Девяносто пять экземпляров папа положил в тумбочку под клетки с Семой и Чичей. Три штуки из девяносто пяти были кем-то взяты для ознакомления без сообщения об этом хозяевам, попросту украдены. Значит, семейство Гонсалесов-Поплавковых располагало девяносто двумя каталогами. «Это мои пропуска в мировое искусство! – кричал папа Поплавков с дачи в телефонную трубку. – Берегите каталоги! Я умру, если вы их разбазарите, черти!»
…Услышав предположение мужа, что старушенция, выплюнувшая в целлофановый пакет зубы с бриллиантовыми искрами, могла украсть папин каталог, Зойка немедленно бросилась на кухню, чтобы проверить – правда ли это или чушь собачья.
Через секунду раздался Зойкин истошный крик.
Он висел в квартире однообразной, мощной нотой, напоминая сирену «Скорой помощи».
Софья Чокчок, психолог Визуаль и Редька-Родриго бросились на кухню.
Там на полу, точнехонько в центре овала, нарисованного десять минут назад Зойкой, лежала в глубоком обмороке радиозвезда Лилия Горная. Ее рыжие густые волосы разметались в разные стороны по полу, как змеи над головой Медузы горгоны. Алое лаконичное платье живописными складками задрапировало изящные длинные ноги. Губы были чуть-чуть приоткрыты, ресницы сомкнуты, легкий румянец играл на нежных щеках.
– Красивая женщина, – пробормотал Иван Иванович Селедка.
– Вот это да! – выдавил Редька-Родриго.
– Кошмар! – решительно произнесла депутат Софья Чокчок.
– Ужас, – выдохнула доктор психологических наук Визуаль.
Хозяйка дома закрыла рот-сирену, метнулась к полкам и уже сунула под нос школьной подруге маленькое зеркало.
– Дышит, – деловито сообщила Зойка. – Значит, так. «Скорую» вызывать не будем. Последний раз, когда Федька Кампанелла здесь грохнулся, медики ехали к нам два часа сорок семь минут. Подхватываем Лильку под белые руцы, белые ножки, выволакиваем из подъезда и голосуем любую машину.
– Соображаешь, дура, что прохожие подумают? – отозвался на предложение жены Родриго Гонсалес. – Скажут, мы труп компанией сделали и теперь не знаем, куда его пристроить.
– Плевать мне, что скажут прохожие, главное, что я им отвечу! – обрезала Зойка мужа. – Господин Селедка, девочки, раз-два, подхватываем, не мешок картошки, не бочку с капустой, а женщину, мать и мою школьную подругу в одном флаконе и вы-ыносим!
Зойку послушались. Долго толкались в прихожей, пытаясь вынести Лилию Горную ногами вперед.
– С ума сошли! – орала Зойка. – Так обращаются с покойниками! Эх вы, люди нерусские!
– Сама ты это слово! – грубо отозвался господин Селедка. – Что же делать, если прихожая у вас – плюнуть негде. В лифте развернем как следует!
Софья Чокчок семенила ногами, стуча каблуками.
– Всем расскажу, всем, как спасала саму Лилию Горную, – бубнила она под нос. – Поверят, не поверят – все равно, но Бог дал еще одно доброе дело на мельницу предвыборной компании.
Психолог Визуаль пронзительно вглядывалась то в одно лицо, то в другое и у каждого спрашивала:
– А что случилось? Что произошло? Вы не знаете? А вы?
Хозяин дома Родриго Гонсалес зачем-то пытался натягивать на себя в прихожей длинный плащ, при этом он держал плечи и голову Лилии на поднятом вверх колене. То и дело создавалась аварийная ситуация: каждое мгновение радиоведущая могла соскользнуть на пол и сильно удариться головой о полированный паркет из пихты. Зойка шипела на благоверного, обзывая его испанскими горячими словечками. Родриго пыхтел и отвечал ей тем же.
Наконец все мучения, нестыковки, переругивания остались позади: компания с Лилией Горной наперевес вывалилась из подъезда на темную улицу.
Стояла июньская мягкая ночь. Загадочно горели фонари, где-то вдали, на параллельно идущем проспекте проносились автомашины.
Жалобно пахло липой. Нежными голосами попискивали растущие рядом с подъездом деревья: наверное, у местных птиц вылупились птенцы.
Дядька в джинсовой куртке и шелпанцах курил под козырьком подъезда. Увидев компанию с обморочной Лилией Горной, он испугался и закричал:
– Джильда! Джильда! Ко мне! Иди к папе!
Имя было таким звучным, что, казалось, на хозяйский зов выскочит немецкая овчарка или черный терьер, короче – собака крупных размеров. Но из темноты выкатился коричневый лохматый веселый шарик – цветная болонка. Дядька подхватил Джильду подмышку и бросился прочь. Он почему-то направил свои шлепанцы не в подъезд, а к соседнему дому.
– Кругом идиоты, – резюмировала его поведение Зойка Гонсалес-Поплавкова. – Голосуйте кто-нибудь, пора везти Лильку в приемное отделение больницы.
Компания молчала, словно никто не мог сообразить, как нужно голосовать, и вообще, что это такое – голосовать.
И вдруг откуда-то из ночи, прямо к подъезду мягко подкатила красивая машина. Она была голубого цвета, двигалась бесшумно. Казалось, что прибыла из другого времени, иного мира и конечно же была послана растерявшейся компании во спасение Лилии Горной. Это было сумасшедшее кино: «Лексус» спасал знаменитую радиозвезду.
– Что случилось? – спокойно спросил человек, сидевший за рулем.
– Женщине плохо! – заполошным голосом сообщила Зойка Гонсалес-Поплавкова. – Не могли бы вы?..
– Мог бы, – спокойно ответил мужчина. – Тем более что эта женщина мне немного знакома.
– Вам? Кто? Почему? – От любопытства Зойку аж затрясло.
– Да, мне. Ее зовут Лилия Дмитриевна. Фамилия – Горная. Сажайте даму в машину, довезу куда следует.
Возражений не последовало, наоборот – Лилию поспешно запихнули в «Лексус», забыв о том, что она не мешок с картошкой и не бочка с капустой. Иван Иванович Селедка, захлопывая дверцу машины, чуть было не прищемил радиозвезде подол алого платья и пятку на высоком каблуке.
Машина беззвучно отъехала, через несколько секнуд плавно растворясь на ночной улице.
В соседнем дворе жалобно пролаяла чья-то собака, раздались чьи-то приглушенные голоса. Тут Зойка Гонсалес-Поплавкова стукнула себя по бокам руками и спросила:
– Ребята, а кто это был? Куда это мы Лильку отправили?
Ответа не последовало. Родриго Гонсалес задумчиво закурил, сдерживая сытую отрыжку, Иван Иванович Селедка начал сморкаться в смятую бумажную салфетку, которую вынул из нагрудного кармана пиджака. Доктор психологических наук Визуаль пронзительно смотрела в ту сторону, куда укатил голубой «Лексус». В ее взоре угадывалась застарелая женская тоска. «Вот бы мне так! – говорили глаза психолога. – Увез бы меня кто-нибудь без комментариев в ночь или утро, в любое время суток, и дело с концом».
Софья Чокчок присвистнула: в этом звуке не прозвучало ничего обнадеживающего.
На часах было без двух минут 23.00.
О, городская летняя ночь! Странная женщина с размытым сумерками лицом. Каблучки, дыхание, торопливое движение. Ты спешишь по улицам и переулкам, ты спотыкаешься о камушки в тесном дворе, присаживаешься на детские скрипучие качели. Ты обижена, ты – в поиске нового счастья.