Царские врата - читать онлайн книгу. Автор: Александр Трапезников cтр.№ 40

— Ты ведь любишь Дашу? — вкрадчиво продолжил Мишаня. Сам же и ответил, поскольку от меня ничего не дождался: — И люби дальше, только поторопись. Враг не дремлет, как говорят у нас в ЧеКа. Мой тебе совет: соверши какой-нибудь поступок, подвиг, что ли? Им это нравится. Или собери деньги, которые требуются — сам знаешь на что. А где их взять? Я тебе подскажу. У Бориса Львовича, если ты целиком и полностью встанешь на его сторону. Сестра выйдет за него замуж, а ты спасешь Дашу. И будут две счастливые пары. Нет, три, по классическим канонам оперетты: я на княгинюшке Марье Гавриловне женюсь, хозяйке своей, ежели ее, правда, какой-нибудь глухой ночью Сеня не зарежет. Что-то он на нее ножик точит. Известно: классовая ненависть, пусти крестьянина в барский дом — он тотчас же и за топор.

— Иди ты к черту! — в сердцах сказал я, хотя понимал, что Заболотный нарочно ёрничает, чтобы позлить меня. Но в его словах была доля правда. Я мог бы попросить деньги у Бориса Львовича для Даши, необходимую сумму для выкупа, чтобы швырнуть их в лицо Рамзану, но… Павел? Ведь сестра любит его, она сама призналась. А ее любит Борис Львович, и это тоже правда. На чью сторону стать? Но решать все равно Жене, не мне. А что Павлу-то нужно, кроме его часовенки? Неужто ничего больше, ни любви, ни счастья?

— Вижу, задумался ты об одном человеке, который тут витает, — произнес Мишаня. — А ты окошко открой да проветри. Он на пути у Бориса Львовича стоит, он, хотя тот еще не догадывается. Меня вот ты учительством коришь, а сам за ним как собачонка бегаешь. Чем же ты лучше Сени? А ну как пророк твой дутым пузырем окажется? Разочарования-то не боишься? Ведь посильнее землетрясения будет. Отстань, пока не поздно. Покажи ему кукиш в спину, коли в лицо не можешь. Сокруши кумира, как сказано.

Теперь-то я понимал, куда он клонит. Да и смотрел Заболотный на меня, не мигая. Как удав на кролика.

— Я в мастерской портрет обнаружил, — промолвил я. — Удивительная работа, лучшее из всего, что ею создано. Он за столом сидит, как живой. Живой и обреченный. На постоянный бой за веру.

— Знаю я этот портрет, видел, — сказал Заболотный.

— Как ты мог его видеть? — взорвался я. — Он запечатанный был в бумагу. Женя его уничтожить хотела.

— Потому и хотела, чтобы никто ее чувств не выведал, — ответил Мишаня. — А видел я его еще там, когда работа над ним заканчивалась.

— Где?

Он не успел ответить.

— В деревне Лысые Горы, — раздался позади нас голос сестры.

Она стояла на пороге, на щеках рдел нездоровый румянец, и смотрела на нас с каким-то гневным вызовом. Когда она поднялась с кровати и что уже успела услышать?

— Ну, разумеется, там, где же еще? — сказал Заболотный. — С пробуждением вас, Евгения Федоровна!

— Ты как тут оказался? — спросила сестра.

— Примчался по первому зову Николеньки. Мы друзей в беде не бросаем. Сейчас еще и доктор подъедет.

— У тебя ночью жар был, — напомнил я. — Зачем ты встала? Тебе бы лежать, я в постель чай принесу.

— Я себя хорошо чувствую, — ответила сестра. — Только голова побаливает и слабость какая-то. Руки дрожат.

Она. присела на стул, задумалась, словно вспоминая прошедший день. Молчали и мы. Я пододвинул к Жене чашку с горячим чаем, она механически сделала несколько маленьких глотков. Заболотный невозмутимо дохрумкивал печенье.

— Значит, вы нашли интересную тему для беседы? — произнесла, наконец, сестра. — Похвально, что не скучаете. Косточки мои моете?

— Ну что ты, Женя! — протестующе сказал я. — Просто…

— Просто, — кивнула она головой. — Всё очень просто. Да, я ездила в конце июня по северным деревням. Случилось побывать и в Лысых Горах. Как же мимо проехать? Заколдованное место.

— И я там как раз погостил несколько денечков, — вставил Заболотный. — Молочка попил свежего. Очень высокий, доложу я вам, процент жирности. До сих пор облизываюсь.

— Как же так, ты ведь говорила, что на юг отправишься? — спросил я. — И билет, вроде бы, был в Ялту…

— А я передумала, — ответила сестра. — Вот только тебе доложить не успела, Коленька, извини. А может быть, надо было и тебя с собой захватить?

— И Бориса Львовича, чтобы он поглядел, как простые русские люди живут, ввергнутые в карамболь демократическими реформами, — вновь вставил Мишаня. — У него бы процент жирности в мозгах поубавился.

Дался ему этот «процент»! Но Женя на его слова не обратила внимания, хотя сказаны они были с каким-то намеком. Или вид сделала, что не слышит.

— А портрет дрянь получился, — произнесла сестра. — Написан хальсовским мазком, но не динамичен. Сегодня же вечером я его на шнурки порежу.

— Охолодись, Женя! — сказал Заболотный. — Лучше продать в какую-нибудь галерею. Я возьмусь устроить. За небольшой процент жирности.

— Порежу, вот увидите, — повторила сестра. — Он мне на мозг давит. И вообще, что хочу, то и сделаю.

Мне показалось, что у нее снова начинается жар, поскольку глаза лихорадочно блестели. И настроение становилось всё более капризным и взвинченным. Она порывисто отодвинула от себя чашку, расплескав чай. Я стал вытирать тряпкой стол. Подумал о том, что она в самом деле способна уничтожить портрет, надо бы сходить в мастерскую, когда Женя вновь уснет, и спрятать его подальше.

— Бритвочкой оно будет сподручнее, чем ножницами, — задумчиво произнес Заболотный, — или секатором. Но ты ведь не холст станешь резать, а натурщика. Так мне видится. Вообще-то, в иных портретах, в которые художники вкладывают значительную часть своей души, заключена дьявольская сила. Это всем известно, вспомните Гоголя. Мистическая сила таких творений коварна, она бьет по самому создателю. Давай, Женечка, кромсай его в лоскут!

— Чушь несешь! — почти выкрикнул я в лицо Мишане. — Она больна, а ты подначиваешь! И никакой там нет дьявольской силы, скорее уж божественное провидение. Вечно ты всё переворачиваешь. Этому портрету место в Русском Музее, вот что я вам скажу! В нем — тайна души русской.

— Эка куда, хватил, — насмешливо отозвался Заболотный. — Тайны-то да секреты все уж давно на Запад распроданы, вкупе с рецептом водки.

— А одна осталась, которая Западу без надобности, — упрямо сказал я. — Именно души тайна, ее вселенская любовь и боль, ее устремленность к Всевышнему, ее покаяние, а слово это и неведомо цивилизованному миру. Забыли уж сотни лет назад. А вот посмотрит какой-нибудь американский миллионер на этот портрет и призадумается. Может, вспомнит, что есть на земле что-то еще, кроме его окаянных долларов. И…

— Ты когда был у отца? — остановила вдруг меня Женя.

— Позавчера. Разве забыла? Я ведь говорил.

— Да-да, помню.

— А почему спрашиваешь?

— Так… Нехорошо как-то. Давай завтра вместе съездим?

— Смотря как ты себя будешь чувствовать, — ответил я, радуясь, что она сама решилась навестить отца — сколько времени прошло! Хотя в его состоянии он вряд ли ее узнает. Но мало ли что? Вдруг случится то, что людскому разумению неподвластно? Бывают же чудеса исцеления…