Обет молчания - читать онлайн книгу. Автор: Марселла Бернштейн cтр.№ 21

— Может, есть смысл поискать в гватемальском монастыре?

Она покачала головой.

— Им было позволено взять с собой только паспорт. Политическая ситуация в стране такова, что их могут вышвырнуть в любой момент. Или того хуже… — Она передернула плечами. — Со временем где-нибудь да отыщется.

— Что еще мы имеем?

Матушка пробежала взглядом еще несколько страниц. Массивное кольцо с аметистом на среднем пальце левой руки сверкнуло глубоким пурпурным светом. Майкл заметил грязь под ее ногтями, вероятно после работы в саду. Вполне в ее стиле. Когда Майклу случилось впервые увидеть ее полгода назад, она восседала за рулем старого трактора.

— Крайне печальная история — ее мать покончила жизнь самоубийством, поэтому-то она и пришла к нам. У нее был тяжелый период адаптации, что вполне естественно. Но, как оказывается, ее эмоциональные проблемы имели более глубокие корни, чем может показаться на первый взгляд.

Она положила бумаги поверх папки и несколько раз разгладила их рукой. Словно, подумал священник, неосознанно пытаясь таким образом сгладить трагические события, изложенные на бумаге.

— Тринадцать лет — трудное время, переходный возраст, — продолжала она, — особенно у девочек. Ни за что на свете я не согласилась бы вновь пережить пору взросления.

— Поверьте, я тоже, матушка. В каком возрасте она изъявила желание постричься в монахини?

— Она была совсем юной. Одна из тех ярых энтузиасток, от энергии которых я вздрагиваю по ночам.

Майкл от души рассмеялся.

— Как вы сказали? Я не ослышался?

— Видите ли, отец Майкл, я знаю немало монахинь, ступивших на религиозную стезю в возрасте четырнадцати лет и не пожалевших о своем решении впоследствии. Но я также перевидала немало других, которые поначалу были исполнены самых высоких душевных порывов, а спустя некоторое время тяготились бременем своего выбора. Мне самой было восемнадцать, и, если судить с высоты прожитых лет, мне кажется нелепым то, что меня приняли в орден в столь незрелом возрасте. К счастью, сейчас все обстоит иначе. Я стою за то, чтобы сначала отдать дань юношеским увлечениям, а уж потом без сожалений уйти из мира.

— А вам знакомо сожаление? — Сама мысль о том, что эта пожилая убежденная монахиня могла испытывать хоть тень сомнения в правильности своего предназначения, казалась ему дикой.

Она посмотрела ему в глаза прямым и открытым взглядом, совсем неожиданным для женщины ее возраста.

— Чего греха таить, знакомо, — сказала она твердо. — Как и любому человеку, который честен перед самим собой. Но я знаю, что для меня в жизни нет иного предназначения. Я благодарю Бога за то, что рано осознала это. Прожив с верой во Всевышнего в течение стольких лет, я лишь утвердилась в правильности своего выбора. Но сказать, что так было всегда, значило бы покривить душой. Больно осознавать, что мне никогда не суждено испытать то, что обычные смертные считают само собой разумеющимся, — узнать любовь мужчины или взять на руки собственного ребенка. — Она помолчала. Палец ее оставался заложенным между страницами папки. Лицо озарилось грустной улыбкой. — Не поймите меня превратно, я отнюдь не подвергаю сомнению искренность вашего выбора, святой отец.

От отца Бернара он слышал о том, что о проницательности матушки Эммануэль ходили легенды. Она обладала поистине безошибочным чутьем. Ей было достаточно лишь однажды взглянуть на девочку, уверял пожилой священнослужитель, чтобы с точностью определить, что привело ее в монастырь. Случалось так, что, пристально посмотрев на ребенка, она говорила, что не стоит распаковывать вещи. И она редко ошибалась. С этой женщиной, казалось Майклу, можно говорить не таясь о чем угодно.

— Я была слишком молода. — Ее слова прозвучали как признание. — Мне не следовало спешить. Но в мое время молодежь раньше достигала зрелости, в семнадцать лет мы чувствовали себя взрослыми, поэтому, возможно, в раннем вступлении в монастырь и был смысл. Сейчас пора взросления растянулась на неопределенное время. Среди моих друзей есть такие, которым давно перевалило за тридцать, а они все еще учатся в университете. Нынешние молодые люди редко имеют четкое представление о том, что же они хотят от этой жизни, и лет до двадцати шести обходятся без устоявшегося мировоззрения… До Второго Ватиканского собора, — заметила она, — шестнадцать лет было вполне приемлемым возрастом для принятия пострига, если только послушник не страдал умственными расстройствами. Единственным непреодолимым препятствием было его внебрачное происхождение. — Настоятельница прочла, его взгляд. — Разумеется, мы не кричали на всех углах: «Нет — ублюдкам!» — При слове «ублюдок» Майкл поперхнулся, матушка продолжала как ни в чем не бывало: — Объяснялось это тем, что у них не было устойчивых семейных уз. Немаловажной для ордена была также привлекательная внешность кандидата.

— Внешность? Вы шутите?

— Отнюдь. Вам не пришлось бы рассчитывать на то, что вам доверят заниматься просветительской или педагогической деятельностью в ордене, будь у вас, скажем, на лице родимое пятно. Объясняется это очень просто — отныне вы будете являться лицом общины.

— Радует то, что сейчас мы имеем возможность как следует присмотреться к послушнику, прежде чем принять его в свои ряды.

Матушка Эммануэль кивнула.

— Для нас это очень важно. Сколько поломанных судеб могла бы спасти грамотная консультация психоаналитика. Две-три сессии, и специалист, потянув за ниточку, извлекает на свет божий такие застарелые проблемы, которые могли остаться незамеченными вплоть до самого обращения. Вы не представляете, какой личной трагедией при этом нередко оборачивается наш отказ. И для послушника плохо, и для нас ничего хорошего.

— И все-таки не думаю, что психология — панацея, — с грустью сказал отец Майкл. — Она способна определить, здоров ли человек психически, и подтвердить, что он не бежит от своих проблем, находя убежище в монастыре. Она может охарактеризовать его взаимоотношения с другими людьми. Но, к сожалению, психологи — не ясновидящие. Кто беседовал с сестрой Гидеон?

Матушка Эммануэль снова заглянула в папку.

— Маловероятно, что вы сможете связаться с кем-то из них. Одни навсегда покинули орден, другие миссионерствуют в далеких странах. Еще двух прибрал Господь. Что касается меня, до недавнего времени я не знала ее лично. Будучи воспитанницей нашей школы, девочка рано обнаружила интерес к религиозной жизни, поэтому у нее не было сомнений относительно выбора жизненного пути. Она уже принадлежала Церкви: соблюдала установленные порядки, обет молчания, например. В четыре часа, когда заканчивались занятия, она переодевалась в черное монашеское платье и белое покрывало послушницы, готовящейся к вступлению в орден. В ту пору настоятельницей монастыря служила матушка Джозеф. Ей давно полагалось уйти на заслуженный покой, но энергия в ней била ключом, и, кроме того, специалистов с педагогической квалификацией катастрофически не хватало. — Она подняла взгляд и пожала плечами. — Как представителя старшего поколения ее, вероятно, меньше, чем следовало бы, интересовали передовые методы работы с молодежью.