Светка - астральное тело - читать онлайн книгу. Автор: Галина Шергова cтр.№ 31

Я видел, я верил: она счастлива.

Петр Семенович Курихин на репродукции своего портрета оторвал взгляд от вазы и благодарно улыбнулся жене.

– Вот, – Матильда Ивановна нежно разгладила изъятый из альбома газетный лист, – это знаменитое обращение Петра Семеновича. Оно ведь сыграло буквально историческое значение… Вам, вероятно, кажется, что я необъективная, любящая жена. Да? Но это действительно историческое. Сколько народных промыслов было возрождено по всей стране! Какое внимание обращено к искусству, особенно фарфоровому и гончарному! Ведь правда?

Газетный лист перерезала шапка: «Возродить национальное достояние народа! Сделать красивым быт советского человека!» И мельче, под: «Обращение художника П. С. Курихина ко всем мастерам народных промыслов, к специалистам и рабочим предприятий местной промышленности».

Из резной рамки Петр Семенович кивнул нам с трибуны: «Правильно. Именно так».

– И все вы, ваша «Жар-птица», Артем Николаевич. Вот она, сила искусства!

Кто бы мог подумать, что скромная моя двухчастевка, имевшая целью покорение Зюки (а вышло-то – потеря ее) и желание помочь бедным Вялкам обретет такие результаты. Но, как ни крути, вышло: целая серия газетных статей последовала, созывались всесоюзные совещания, выделялись дополнительные средства на развитие художественных промыслов, правда, правда, – многие предприятия были восстановлены или построены заново.

– Спасибо вам, дорогой вы наш! – сказала Матильда Ивановна.

Кто-то зашумел в сенях, спросил:

– Дома, Матильда Ивановна?

Вошла немолодая грузная женщина в ватнике, накинутом на плечи, по глаза повязанная застиранной косынкой, стянутой на затылке в неряшливый узел. Волосы, подоткнутые под косынку, тут и там свисали неровными прядями. Увидев меня, женщина вздрогнула, замерла.

– Артем Николаевич! Это вы будете?

– Надеюсь, что и буду. Во всяком случае, есть я Артем Николаевич. – «Кто же это такая?»

– Не узнаете? – женщина кивнула Матильде Ивановне: – Не узнает. – И ко мне: – Таисья я, Степанова. Ноне – Птахина. Помните?

– Господи! – всплеснул я руками, – ну, конечно! Старый я маразматик! Таисья, красавица наша!

Она горько ухмыльнулась.

– Прямо уж, красавица! Была, да поплыла. Помните, какая фигурка у меня имелась? А теперь настоящий квадратный шар.

– Ну, это бывает, – попробовал я утешить ее.

– Бывает, – согласилась Таисья, – бывает, что у девки муж помирает, а у вдовы – живет-поживает.

– А ты-то замужем?

– Замужем.

– Таисья, да ты садись, что же ты стоишь? – захлопотала Матильда Ивановна, и Таисья тяжело опустилась на подставленный ей стул.

– Кто же тот счастливец? – спросил я.

– Счастливец!.. Уж точно – счастливец, все от свово счастья не помрет, – Таисья отвернулась к окну. – Птахин, Семка. Помните, говорила вам, с шестерыми часами бегал. Как Колька Скворцов библиотекаршу взял, так за него пошла. Через день расписались.

– Ну и как живете? – надо же было о чем-то спрашивать.

– Хорошо, – задиристо обернулась ко мне Таисья, – но плохо. – И вдруг, навалившись грудью на стол, она придвинула ко мне сероватое, отечное лицо: – А с чего жить-то было, когда мужик пьет – не просыхает? Конечно, могли бы жить – он хороший мастер по обжигу был, а все пропивает. Трое ребят – вот и вся прибыль. Так и то пуганые. Как придет с работы – по углам их и гоняет.

«Как же вы-то недоглядели, Петр Семенович?» – спросил я взглядом Курихина на стене. Но Петр Семенович, занятый беседой с ленинградскими специалистами, не ответил мне.

– Что делать, Тася! – сочувственно вздохнула Матильда Ивановна.

Таисья, точно испугавшись своей непроизвольной исповеди, застеснялась, смолкла, перебирая пальцами накрахмаленную головку скатертной оборки. Молчали и мы.

– Смотри, Матильда Ивановна, – Таисья постаралась увести разговор от больного, – как это вы так скатерку смогли сшить – в талию? – и вскинулась на меня хитро, по-прежнему: – Вон, Артем Николаевич, как выходит-то: на двух баб – одно горе, а жизнь – разная.

Матильда Ивановна вспыхнула:

– Что ты, Таисья! Ты же сама говорила – теперь тебе легче.

– Верно, легче, – согласно кивнула Таисья и затянула расползшийся на затылке узел косынки: – Паралик его разбил, – пояснила она мне, – тихонький лежит, чистенький. Пенсия вся в тумбочке. Дети его полюбили. Когда-когда только по шее себя похлопает пальцем: «Выпить!», мол, а я: «Не-не». Теперь хорошо.

Таисья зарадовалась, давние глаза проступили на чужом отечном лице.

– Теперь хорошо, – еще раз удовлетворенно повторила она и поднялась. – Пойду я.

Господи, какая нелегкая принесла ее! Нам с Матильдой Ивановной было так мирно, так уютно и созерцательно. Слава богу, вернулся домой Валерий. Он пришел с Катей, каким-то приятелем и «хипповым стариком» – Димкой Велюгиным. Вот кто, как выяснилось, оказался «хипповым стариком». Мой бывший ассистент, ныне отличный режиссер-документалист снимал в Вялках новую ленту.

Очень было забавно смотреть на Велюгина рядом с Валерием: Димка был как бы вражеским шаржем на молодого Курихина. В такой же джинсовой паре, но не стройный молодой поджаростью, а иссушенный, точно гремящий костями, с волнистой папахой длинных волос, однако, в отличие от золотых курихинских, пего-сивых.

Зато сочетание Валерки и Кати радовало глаз гармоничностью, ощущением почти непочатой жизни, влюбленностью, вырывавшейся из них, как беззвучный неопадающий взрыв.

– Я была на съемках, Артем Николаевич, – Катин голос так и ввинчивался в воздух. – Валеру с Петром Семеновичем снимали в живописном цехе!

Валера радостно отбил ладонями чечетку по своей плоской груди:

– Не нужно рекламы, Катуля! Страна сама должна знать своих героев!

– Голодные небось, герои? – Матильда Ивановна обожающе посмотрела на сына, – садитесь, сейчас накрою. Петр Семенович в рамочке, той, где ему вручали орден, тоже нежно смотрел на сына, как бы говоря: «У героя и сыну героем быть. А как иначе?»

И опять мне было хорошо. И опять я вернулся к истокам. Мы с Зюкой точно длились, не повторялись, а именно длились в Кате и этом красивом золотоволосом парне с одними глазами Курихина-отца. Он, этот Валера, был моим продолжением. Он, сын Курихина и Матильды Ивановны, никогда меня не знавший, наследовал мое веселье, мой размах, бесстрашие каждого жеста.

Впервые в жизни я пожалел, что у меня нет детей… Раньше я никогда не горевал по поводу того, что Ирина, боясь потерять очередной театральный сезон, делала аборт за абортом. А когда ей настало время уходить на пенсию, хотя балерины и прощаются со сценой, едва подходя к сорока годам, – было уже поздно для первенца.

А сейчас мне захотелось, чтобы Валера был моим сыном. Катя – Зюкина дочь, а он – мой сын.