Если враг не сдается - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Нестеров cтр.№ 28

— Многостаночники они у вас, Андрей Васильевич. А копать траншеи и валить лес для блиндажей? Такого задания они не получали?

Так, довольно подумал Артемов, получается достаточно строго, как и подобает руководителю комиссии. Теперь следует ослабить вожжи, ибо капитан Шаров — всего лишь ротный, всего лишь контролер рейдовой группы, с ним, по его словам, «не советовались». Ослабить давление на него и расположить к себе.

— Кто будет принимать отчет о проведенных учениях?

— Подполковник Ерошенко.

— Подполковник... О-о... — протянул Артемов, многозначительно выпячивая губу. — А я буду докладывать генералу армии, который четко и директивно поставил несколько иную задачу. Честно скажу, не хочется склонять твое имя в отчетах. Упомянуть обязан — куда деваться? Давай-ка поговорим о бойцах обеих групп. Лично знакомиться с ними мне не с руки — это понятно, да? — Артемов усмехнулся. — Получается, что со спецназовцами Седова я познакомлюсь дважды заочно. Итак, начнем, наверное, и кончим командирами обеих групп — Седовым и Литвиновым.

Постепенно полковник Артемов подходил к главному. Он слушал капитана, который отчего-то начал не со старшего по званию Седова, а с Литвинова, новичка — дважды новичка, если говорить словами самого полковника. Слушал и не мог не заметить нахмуренного лба собеседника, словно разговор о Литвинове был для него неприятен. С одной стороны, Шаров расслабился от немного доверительного тона полковника, точнее, должен был расслабиться, что отчасти проявилось на его лице, но снова изменило его, когда капитан, словно нехотя, выжимал из себя сухие слова из характеристики на сержанта и в мыслях как бы уходил в себя. Может, оттого, что этот разговор вообще был неприятен капитану? И Артемов сделал профессиональную сбивку, спросив что-то о 20-летнем заместителе командира группы Олеге Моисееве по кличке Голубец. Морщины на лице ротного тут же разгладились, речь стала обычной, а не слегка замедленной, когда капитан словно взвешивал слова. И снова вопрос «на засыпку», про Литвинова. И опять морщины, возвращение в заторможенное состояние, опять трудная работа для голосовых связок.

Артемов не считал себя идеалом, но был хорошим оперативником и прекрасным физиономистом; порой цеплялся не за слова, а за жесты, мимику, окраску в голосе. Сейчас он не «мелочился», в этом деле для него мелочей не существовало. А точнее, наоборот: по мелочам, по крупицам составить общую картину, а потом раскладывать ее на мазки, снимать фальшивые слои, искать скрытые подписи.

У Шарова на душе действительно было неспокойно. Он не видел перед собой человека, с которым мог бы поделиться своими сомнениями. Полковник Артемов для него больше чем сбуза: он зацепится за первые же подозрения и приклеит их в своем отчете к «рытью траншей и валке леса для блиндажей».

И всё же... Как ни скрывал Артемов истинного состояния, от капитана не ускользнула ни его «профессиональная сбивка» на Голубца, ни явная заинтересованность личным составом обеих групп спецназа. Ему показалось, что именно интерес к рядовым бойцам и есть главная цель этого полковника. Тогда выходит, эскорт, многочисленная «комиссарская» комиссия в кожанках — мишура? Антураж, что ли?

Напряженный Шаров не собирался подыгрывать полковнику; хотел ли он освободить душу не от подозрений, но от неудовлетворенности, под которой крылось явное укрывательство? Что ни говори, а он укрывал то ли проступок сержанта Литвинова, то ли его самого, что было, наверное, одно и то же. Ему влетит по первое число, если о фокусах с предписанием, выданным Литвинову в штабе, первым узнает Артемов. Было бы в сто раз легче, если бы рядом находился кто-то из начальства — зам по воспитательной работе Мытник, начальник особого отдела штаба Тимашев или начальник строевой части Сидоркин. Последний в голове своей расстояний от одной части до другой не мерил, скорость поезда в расчет не брал; «подшил» документы к личному делу Литвинова, и дело с концом.

— Тут вот какая история, — тяжело и со вздохом произнес Шаров. — По идее, Литвинов не должен был встать во главе группы.

— Вот как? Почему, интересно?

— Я, как командир роты, должен был подвергнуть его дисциплинарному взысканию за опоздание в расположение части на трое суток. Хотя по документам...

Полковник слушал капитана и, кивая головой, делал пометки на листе бумаги, иногда задавал короткие вопросы. И, как сам капитан недавно, не мог отделаться от неприятного чувства. То ли работа такая, то ли еще что-то, но Артемову казалось, что ротный буквально сдает своего подчиненного. Тогда должна быть причина. По какой причине сдают кого-то? Чаще всего для того, чтобы самому остаться в стороне. Применимо ли это к капитану Шарову, сколько-нибудь точно сказать нельзя. Лишь привести обоснования: капитан сдавал подчиненного, чтобы не отвечать за свою халатность, допущенную по отношению к Литвинову, за укрывательство.

— Интересовались адресом его попутчика? — Артемов, ведя протокол, машинально перешел на иную форму общения. — Так, хорошо... Как его полное имя, говорите?.. Игорь Батерский. Отлично... Вы часто бываете в Самаре?

— Я родился и вырос в Куйбышеве.

— Где?.. А, ну да, конечно. Я сам до сих пор называю Питер Ленинградом. Дом номер 29 по улице Гагарина — это какой район?

— Железнодорожный.

— Это точно?

— Абсолютно. Я даже знаю, как зовут военкома.

— Откуда, интересно?

— Запрашивал медицинскую карту на курсанта, которой не оказалось в деле. Полковник Ляшников Геннадий Алексеевич.

— Хорошо... А поезд «Орск — Москва», да?.. Какой вагон? Хорошо, я сам узнаю...

Собственно, Михаил Васильевич в это время отчасти сбрасывал с себя личину проверяющего, и все его слова о докладе генералу армии — от лукавого. Ему откровенно не понравилась «история с предписанием», но еще больше болевой прием, зависимый от времени, которым капитан клал своего подчиненного на обе лопатки.

— Ничего страшного, — приговаривал он, втягивая капитана в открытую игру. Путался сам, но больше путал ротного. — Проверим — отпустим, — улыбнулся он над исписанным листом бумаги.

Когда за капитаном закрылась дверь, Артемов, приспустив очки на кончик носа, долго поверх оправы смотрел на нее, обитую черным потрескавшимся кожзаменителем. Оказалось, что такой привычкой обладают оба собеседника. Конечно, он не надеялся, что ротный вернется: просто так — вдогонку, вслед — думать было намного острее, что ли. Мысли проникали глубоко, принимая самые разнообразные формы — от расположения до антипатии, от подозрений и той же благосклонности до легкой формы враждебности. Одним словом, Шаров вызвал у полковника противоречивые чувства.

«Моль».

Ему нужно выявить среди личного состава учебного центра «моль». Позже к полковнику придет более точное определение, а пока он ограничился несколько старомодным «лазутчик». Шпион, разведчик или тем паче резидент отчего-то резали слух. Наверное, оттого, что противник не заслуживал такого внимания или отношения к себе. Хотя... Порой «чеченский» фон принимал плотный, если не сказать «монолитный», окрас — и это несмотря на видимую разношерстность данного контингента. Что-то нечистоплотное, грязное, пахучее ореолом витало над всеми этими террористическими группировками, бандформированиями и прочими вооруженными «чеченскими таборами», возглавляемыми бригадными генералами и полевыми командирами с теми же определениями и тем же скверным запахом.