Имаджика - читать онлайн книгу. Автор: Клайв Баркер cтр.№ 245

– Выведите отсюда Целестину, – сказал он Юдит и Понедельнику. – Там наверху происходит что-то ужасное.

Он стремительно двинулся к лестнице.

– Тебе нужна помощь? – спросила Юдит.

– Нет. Оставайся с ней. Она нуждается в тебе.

В ответ на это Целестина произнесла свои первые слова, с тех пор как она покинула камеру:

– Я в ней не нуждаюсь, – сказала она.

Клем немедленно развернулся и приблизился к женщине лицом к лицу так, что их носы разделяло расстояние не более дюйма.

– Знаете, леди, я нахожу, что мне трудно испытывать к вам симпатию, – отрезал он.

Юдит громко рассмеялась, услышав, как в голосе Клема явственно пробиваются раздражительные нотки Тэйлора. Она позабыла уже, насколько их характеры дополняли друг друга, пока болезнь не выпила из Тэя всю желчь и уксус.

– Мы сюда пришли из-за тебя, помни это, – сказал Тэй. – И ты бы до сих пор ковырялась бы в пупке у себя в подвале, если б Джуди не привела нас.

Глаза Целестины сузились от ярости.

– Так отведите меня назад, – сказала она.

– А вот за это... – сказал Тэй. Юдит задержала дыхание – ведь не потащит же он ее обратно в конце концов? – ...я собираюсь наградить тебя пламенным поцелуем и очень вежливо попросить перестать корчить из себя сварливую старую каргу. – Он чмокнул ее в нос. – А теперь за дело, – сказал он Понедельнику, и прежде чем Целестина нашлась с ответом, он уже двинулся к лестнице, одолел первый пролет и скрылся из виду.

* * *

Утомленный своими скорбными излияниями, Сартори отвернулся от Миляги и двинулся к стулу, на котором он сидел в самом начале разговора. Шел он не спеша, наградив пинками несколько аморфных сгустков, которые кинулись изъявлять ему свою рабскую преданность, и помедлив у трупа Годольфина. Внимательно оглядев, он качнул его, словно маятник, так что на протяжении дальнейшего пути к его маленькому трону подвешенное тело то заслоняло, то вновь открывало его Миляге. Перипетерии окружили его льстивой толпой, но Миляга не собирался дожидаться, пока Сартори натравит их на него. Его двойник не стал менее опасным, выплеснув перед ним все свое отчаяние; напротив, он, похоже, отбросил последнюю надежду на примирение между ними. Отбросил ее и Миляга. Настало время положить всему этому конец, а иначе Дьявол, в которого Сартори решил окончательно перевоплотиться, вновь разрушит Великий Замысел. Миляга набрал в легкие воздуха. Как только его брат повернется, пневма вылетит и сделает свое дело.

– А почему ты вообще решил, что можешь убить меня? – спросил Сартори, не оборачиваясь. – Папаша – Бог в Первом Доминионе, мамаша издыхает в подвале. Ты один. Все, что у тебя есть, это твое дыхание.

Тело Годольфина продолжало раскачиваться между ними. Сартори по-прежнему стоял к Миляге спиной.

– А если ты уничтожишь меня, то что случится с тобой? Ты об этом подумал? Может быть, убивая меня, ты убьешь и себя?

Миляга прекрасно знал, что Сартори способен сеять подобные сомнения хоть целые сутки напролет. Ремесло взращивания новых возможностей на благодатной почве было дополнением к его собственному дару соблазнителя. Но его такими штучками не остановишь. С пневмой наготове он двинулся на Сартори, на мгновение помедлив лишь для того, чтобы пропустить качающийся труп. Оставив Годольфина у себя за спиной, он остановился. Сартори по-прежнему не оборачивался, и Миляге не оставалось ничего другого, как потратить часть убийственного дыхания на слова.

– Посмотри мне в глаза, брат, – сказал он.

Он увидел, как Сартори начал оборачиваться, но прежде чем перед ним возникло его лицо, за спиной у него раздался какой-то звук. Обернувшись, Миляга увидел третье действующее лицо – Годольфина, труп которого сорвался с виселицы. Он успел заметить угнездившихся в нем Овиатов, а потом тело навалилось на него. Казалось бы, увернуться было легко, но твари не просто угнездились в трупе – они внедрились в прогнившую мускулатуру Годольфина, осуществив воскрешение, о котором умолял Милягу Сартори. Труп вцепился в него мертвой хваткой и своим весом, к которому прибавился вес вселившихся в него Овиатов, увлек Милягу на колени. Пневма вышла из него в виде безвредного выдоха, и прежде чем он успел выхватить изо рта следующую, руки его были заломлены за спину.

– Никогда не стой спиной к мертвецу, – сказал Сартори, наконец-то показав свое лицо.

Несмотря на то, что он сумел обезвредить врага одним быстрым маневром, победного ликования в его голосе не слышалось. Он обратил свой скорбный взгляд к облаку перипетерий, которое служило Годольфину виселицей, и большим пальцем левой руки описал в воздухе крошечный круг. Они немедленно поняли намек.

– Я более суеверен, чем ты, брат, – сказал Сартори, нашарив за спиной у себя стул и швырнув его вперед. Упав, он не остался лежать на месте, а покатился по комнате, словно движение в воздухе должно было найти себе какое-то соответствие внизу. – Я и пальцем до тебя не дотронусь, – продолжал он. – На тот случай, если человека, убившего своего двойника, действительно ожидают какие-нибудь неблагоприятные последствия. – Он поднял ладони кверху. – Посмотри, на мне нет вины, – сказал он, отступая к занавешенным окнам. – Ты умрешь потому, что мир распадается.

Пока он говорил, перипетерии принялись угрожающе носиться вокруг Миляги. По отдельности каждая тварь выглядела ничтожно, но вместе они представляли значительную силу. Когда скорость их движения увеличилась, внутри круга возник воздушный поток, достаточно мощный, чтобы поднять в воздух брошенный Сартори стул. Прикрепленные к стенам мелкие предметы – полочки, выключатели, бра – были вырваны вместе с пластами штукатурки; из дверей вылетели ручки; остальные стулья также присоединились к этой тарантелле, круша друг друга в щепки. Даже огромный стол пришел в движение. При виде этого шторма Миляга попытался высвободиться из холодных объятий Годольфина. Будь у него хоть немного времени, он справился бы с этой задачей, но груженный обломками смерч смыкался вокруг него слишком быстро. Все, что он мог сделать, – это склонить голову под градом кусков дерева, штукатурки и стекла. От ударов у него перехватило дыхание. Лишь один раз он поднял глаза на Сартори. Его брат, распластавшись и откинув голову назад, стоял у стены, наблюдая за казнью. Если на лице его и отражалось какое-то чувство, то его можно было назвать негодованием. Он выглядел, как невинная овечка, вынужденная бессильно наблюдать за возмутительной расправой над своим товарищем.

Похоже, он не услышал шума, доносившегося из коридора. Миляга услышал. Это был Клем, звавший Маэстро по имени и изо всех сил колотивший в дверь. Сил на ответный крик у Миляги уже не оставалось. Канонада обломков усилилась, поражая его голову, грудную клетку и бедра, и тело его обмякло в руках Годольфина. Но Клему – да возлюбит его Господь! – не нужно было приглашений. Он начал биться в дверь всем телом. Замок неожиданно хрустнул, и обе двери распахнулись настежь.

В коридоре было светлее, чем в комнате, и точно так же, как и несколько минут назад, весь свет был втянут внутрь под носом у изумленного Клема. Аппетит перипетерий ничуть не уменьшился, и при появлении света их кружащиеся ряды пришли в смятение. Миляга почувствовал, как хватка трупа слабеет: оживившие его Овиаты один за другим покидали тело Годольфина и присоединялись к общей свалке. Смятение Овиатов привело к тому, что круг обломков начал распадаться, но перед этим кусок расщепленного стола успел ударить одну из распахнутых дверей и снес ее с петель. Клем успел заметить приближающуюся катастрофу и вовремя отпрыгнул, своим тревожным криком выведя Сартори из задумчивости.