Парижская страсть - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Поль Энтовен cтр.№ 11

Не позволил ли он себе отвлечься? Не захотел ли он, ведя машину, разглядеть получше какую-нибудь деталь рисунка, который он положил рядом с собой? Не было ли у него приступа печали, которая возвращалась к нему каждый раз при воспоминании о моей матери? Спустя немного времени после отъезда его машина, двигаясь вдоль обрыва при выезде из Вильфранша, сделала резкий поворот, врезалась в кедр и свалилась в овраг. Его труп нашли среди камней и обломков. И этот рисунок, чудом уцелевший — разбилась только рама, был молчаливым свидетелем его агонии. Когда мне его восстановили, он был немного запачкан кровью, так что уже нельзя было разглядеть лица женщины перед портиком. Радость и легкость закончили свой путь в груде металла. Смерть в этот день была кровавой аллегорией лета, это было последнее, что видел мой отец перед тем, как покинуть мир. С тех пор я не доверяю лету. Мне кажется, что ему более, чем другим временам года, свойственна трагедия.

Аврора предпочла мне Кантёлё? Вздор. Ну, в самом деле, что могло заставить ее к нему вернуться? Деньги? Я не мог в это поверить. Любовь? Еще менее вероятно: этот человек не из тех, в кого влюбляются. Не доказала ли это Аврора в первый же день, избавившись так охотно от браслета, его подарка? Этот Кантёлё, насколько я знал, был скользким типом, уже провернувшим несколько мерзких авантюр. С чего ее вдруг к нему потянуло? Вернее всего, там что-то крылось… Тайна? Шантаж? Желание быть более свободной в связи, где любовью даже не пахнет? Я не понимал. Тот, кто причиняет нам боль, всегда становится для нас загадкой. Идя по улицам, освеженным ливнем, я пытался привести свои мысли в порядок. Во-первых, Орсини вполне мог и соврать. Он врал без конца — так говорил мой отец, которого это раздражало. Но зачем бы ему говорить со мной об Авроре? Предположим, Аврора сказала Кантёлё, что хочет от меня уйти, — это вполне можно понять: бывает, что женщина откровенна с бывшим любовником. Банкир мог затем похвастать своей победой перед Орсини. Который, в свою очередь, не мог удержаться, чтобы не передать мне эту сногсшибательную новость! Эти рассуждения, смешанные с неясными страхами, жалили меня, как осиный рой.

Только встретив и потеряв Аврору, я постиг нищету покинутого любовника, который теряет не только человека, ради которого жил, но и ту часть себя, которая была отдана ушедшему. Это второе испытание меня разрушило более незаметно и постепенно, чем первое. У меня внезапно появилось ощущение, что мое живое, бьющееся сердце вынули из моей груди. Я барахтался в трясине, зная, что привычная твердая земля где-то вдали. Я был одержим, как бешеный, тем, что нельзя было ни восстановить, ни заменить.

Она мне позвонила вскоре после нашей беседы в музее Родена, будто хотела удостовериться, что я не передумал и что наш контракт остается в силе. Я был счастлив ее услышать. Каждое ее слово наполняло меня радостью от ощущения связи с ней. У нас вошло в привычку встречаться в барах, которые она выбирала, как выстраивают детали в мизансцене. Она никак не хотела дать мне свой номер телефона. А значит, я должен был ждать ее звонков и отправляться, иногда глубокой ночью, в места, которые она мне указывала. Эти звонки, которые были похожи на вызовы, меня немного обижали, но я решил не показывать вида. Я в этом угадывал правила многообещающей игры, в которую меня принимают только при условии некоторого самоотречения.

В этих барах Аврора не была откровенна со мной. Она наблюдала за мной, слушала меня и изредка задавала вопросы. Как я умудряюсь жить, не имея никакой профессии? Кто эта Дельфина, о которой ей рассказывали? Чему я отныне хочу посвятить свою жизнь? Я ограничился тем, что рассказал ей о бессмысленности моего существования. Почему оно до сих пор устраивало меня?

Эти тайные встречи были, впрочем, только преддверием наших отношений. Утром, без предупреждения, она позвонила в мою дверь. На ней было длинное пальто и маленькая меховая шапочка. В тот неуловимый миг, когда она мне улыбнулась, я успокоился. И сразу же понял, что уже давно жду эту женщину.

Когда погиб отец, я легко принял решение поселиться в его квартире. Просторные салоны, выкрашенные на старинный манер, были обставлены строгой мебелью. Свет в эти комнаты не допускался — из-за картин. Удивительно, но Авроре понравилось это темное, холодное, печальное место, где витал запах прошлого. Сначала обстановка квартиры, как мне показалось, растрогала ее. Она обошла все комнаты, задерживаясь у каждого предмета. Потом осторожно спросила меня, нельзя ли ей будет привнести сюда немного жизни. Ее предложение меня очаровало. Я его принял как надежду на свет и возрождение.

Она любила позолоту, балдахины, оптические иллюзии. Она велела нарисовать на тусклых потолках небеса, туманные и сиреневые. Старинные обои исчезли. Она купила дешевые безделушки, которые с фантазией расставила. Она там поместила соломенную пантеру, бюсты неизвестных, арфу и бабочек, под которыми были приколоты их латинские названия. Очень быстро в комнаты вернулся свет, и Орсини купил у меня много картин, которые этот свет выжил из квартиры. В течение многих недель Аврора со вкусом украшала мое обиталище. Когда все было закончено, мы — она и я — оказались, как два актера на новой сцене. Декорации были установлены. Какие роли нам предстояло играть?

Мне нужно было только несколько дней, чтобы выпроводить людей, которым уже нечего было делать в моей жизни. Я пригласил Дельфину в ресторан, куда мы обычно ходили, и все было сделано быстро. Жестокие заключительные реплики любовника, который уже не хочет быть таковым: «Останемся друзьями, хотите?», «Должен ли я вам вернуть ваши письма?», «Но, нет, они вам принадлежат».

Дельфина пыталась сдержать слезы. Я, не колеблясь, с успехом делал то же самое. Нет ничего приятнее, чем произносить слова печали, когда знаешь, что новое блаженство уже ждет тебя.

— Боже мой, как мы любили друг друга, — прошептала она, сжимая мою руку…

Я не испытывал никакого стыда. Никаких угрызений совести. Напротив, я устроил так, что Дельфина чувствовала себя виноватой. В чем? У меня не было ни малейшего понятия. Это ей следовало заглянуть в себя и понять, в чем она провинилась передо мной. Чувствуешь себя виноватой? Значит, есть за что. Потом, глядя в ее прекрасные глаза, я убедил себя, что немного печали только усилит мою радость. В конце концов, не она ли сама говорила мне, что ждет в итоге всякую страсть? Благородство характера, жар притворный или естественный, нежность, преданность. Все это улетучилось от радости большей, чем я надеялся. Но потому, что я должен был в свою очередь казаться грустным, я попросил ее позволить мне уйти. Она мне ответила, что у нее не будет сил оставаться одной в этом ресторане, который так часто был нам убежищем, и она предпочитает уйти первой.

Когда она вышла, я заметил, что все-таки было время обеда, и официанты, унюхавшие драму, успокоились, увидев мой аппетит. Все казалось в порядке с этой стороны. Я вытащил себя из этой длинной истории, как вытаскивают руку из перчатки.